Святая Русь - Князь Василько

Петруха осмотрел Лазуткину ногу и перекрестился:

– Слава Богу, острие кола лишь мякоть пронзило. В рубашке родился, детинушка... Заживет, у меня пользительная мазь имеется. Недельку похромаешь, а дальше хоть в пляс на свадебку.

Всю неделю Олеся неотлучно находилась подле Лазутки. Лучистые глаза её были сердобольны и... счастливы. Обовьет ночью горячей рукой за шею, спросит:

– Полегче ли тебе, любый?

– Полегче, Олеся. Спасибо тебе, родная... Добрая ты, ласковая... Вот такую бы мне в жены.

– Так возьми, любый!

– А не пожалеешь? Коль возьму, так на всю жизнь.

– Не пожалею. Буду верна тебе до конца.

Лазутка поцеловал Олесю страстным, пьянящим поцелуем.

Утром Скитник обратился к Бортнику:

– Слышь, Авдеич, а обряд венчания ты не забыл?

– Такое не забывается, - понимающе глянул на Лазутку Бортник.

– Так сделай милость, повенчай нас с Олесей.

– Повенчать бы можно, да токмо кое-каких вещей не достает для оного обряда.

– Ничего, обойдемся, Авдеич. Доставай свой подрясник и приступай.

– Не гони лошадей, детинушка. Дело-то сурьезное. Допрежь надо баньку истопить и очиститься, затем перед иконой встать и покаяться... Дело-то, сказваю, сурьезное.

* * *

У зимы брюхо хоть и велико, но не голодовали. Без мяса и хлеба не жили. Мясо добывали охотой мужчины, а хлеба выпекать давно уже научилась Олеся.

Бортник не нарадовался:

– Знатная у тебя жена, Лазутка. И караваи пышные и пироги с зайчатиной сами в рот просятся. Жаль, муки маловато, не чаял, что у меня будут еще два едока. Но как-нибудь протянем.

– Продержимся, Авдеич. Зверя в лесах довольно.

Еще в зазимье удалось завалить крупного сохатого, так что в мясе не нуждались. Были у Бортника и другие запасы: сушеные и соленые грибы, орехи и мед, моченая брусника... Одним словом, не бедствовали.

В дикой лесной глуши счастливо тянулись дни для Олеси и Лазутки. Скитник не мог наглядеться на свою лебедушку. Верна оказалась своему слову Олеся.

– Есть у меня тятенька и матушка, но с ними мне все равно бы не жить. Выдали бы меня за нелюбого человека, что страшней смерти. Отныне ты для меня самый близкий и самый родной человек. Навсегда запомни это, Лазутка. Отныне ты - государь мой, - убежденно и ласково молвила Олеся после первой брачной ночи.

Лазутка зацеловал девушку. Три месяца минуло, а Олеся оставалась всё такой же пылкой, нежной и заботливой женушкой.

Авдееич и то подметил:

– Зрю, великая любовь между вами. И дай Бог, чтобы она никогда не померкла.

Покойно и безоблачно было на лесной заимке. Казалось, ничего не предвещало беды.

Г л а в а 5

ПОГОНЯ

В один из январских дней князь Василько Константинович позвал к себе известного зверолова-медвежатника Вавилку Грача и повелел:

– Дам тебе, Вавилка, десять гридней из молодшей дружины и ступай в леса. Подними из берлоги медведя и доставь в Ростов.

– Доставлю, князь, - поклонился Вавилка. Был он коренаст, сухотел и обличьем черен, за что и заимел кличку Грач.

Зима была метельная и среброснежная, дремучие леса утонули в высоких сугробах. Охотники пошли на коротких и широких лыжах, обитых выделанной лосиной кожей. Метели отшумели две недели назад, поэтому снег отстоялся, сделался плотным и упругим, на коем отчетливо отпечатывался любой след. Но ни птичьи, ни звериные следы Грача не волновали. Медведь сейчас спит в своем лежбище, и наткнуться на него не так-то просто: каждый год медведь меняет свою берлогу.

На другой день охотники остановились перед непроходимой трущобой.

– Надо глянуть, - молвил Грач.

Путь к середине трущобы прокладывали топорами, обрубая заснеженные ветви.

– А ну сюда, робяты!
– воскликнул Вавилка.

Гридни подошли и оторопели: перед ними оказался летний, заледенелый возок.

– Чудеса-а!
– протянул Вавилка.
– И как токмо он здесь очутился?

– Уж не с ковра ли самолета скинули?
– всерьез предположил один из дружинников.

– На что хочешь и думай, Пятунка. От дороги-то, почитай, с версту, - молвил другой молодой гридень.

– Ежели человек упрятал, то какую же силищу надо иметь! Но зачем сюда тащить возок?
– недоумевал Вавилка.

– Нет, братцы, тут дело нечистое. Не ковер-самолет, так дьяволы затащили. Нечистое место!
– перекрестился Пятунка.

– Правда твоя, десятник, - молвил Вавилка и, еще раз осмотрев трущобу и обледенелый возок, добавил.
– Уходим, братцы, от греха подальше.

Но чудеса продолжались. Где-то часа через два наткнулись на свежую лыжню.

– Э-ге-гей!
– что есть мочи гаркнул Вавилка, но никто не отозвался, хотя, судя по свежему следу, человек должен голос услышать.

– Никак, кто-то без дозволния князя Василька на пушного зверя охотится. Догнать бы надо, да изведать, - произнес Вавилка, глянув на десятника.

– И догоним!
– воскликнул Пятунка.

Погоня была долгой, но безуспешной. Вскоре дружинники и Грач остановились, от них валил пар.

– Скор же на ногу сей охотник, - проворчал Вавилка.
– Не угнаться за ним.

– Но изведать всё же надо. Передохнем и пойдем дале. След куда-нибудь да выведет, - непререкаемым голосом произнес Пятунка.

– А как же медведь?
– спросил Грач.

– На медведя нам князь пять дней отвел. Успеем. Допрежь надо вора изловить.

И вновь началась погоня. След вывел на хорошо обкатанный санями большак, кой связывал Ростов с Переяславлем.

Грач долго и пытливо осматривал дорогу.

– Здесь вор снял лыжи и пошел пешком, но в какую сторону - одному Богу известно. Надо разделиться. Где-то вор вновь станет на лыжи.

Разделились. Одни пошли к Ростову Великому, другие - к Переяславлю. Но вскоре, как на грех, началась бесноватая метель. Гридни прекратили погоню.

– Теперь ищи ветра в поле, - недовольно произнес Пятунка.

– Да уж, - кивнул Вавилка.
– Завируха всё скроет. Нам же впору готовить ночлег.

Для бывалого Грача обустроить ночлег в зимнем лесу - не велика проблема: нарубить топоришком сушняку, развести огнивом кострище, накидать на выжженное место лапнику, соорудить из ветвей шалаш - вот тебе и терем. Гридни одеты в теплые бараньи полушубки, ватные штаны и валенки - уляди, не замерзнут. Да еще глотнут на ночь доброго крепкого меда, что хранят на поясах в баклажках. Есть в сумах и пропитание: лепешки, сухари, заранее заготовленные куски мяса.