Святославичи

–  Что ты мелешь, безбожница!
– вскричал Изяслав.
– Какого еще яду?! Убирайся!

–  У тебя у самого три взрослых сына, - упрямо продолжала Гертруда, - не о себе, так о них хотя бы подумай. Не братьями вырастут для сыновей наших Борис Всеславович,

Давыд Игоревич и Ростиславичи, но злейшими врагами. Разденут, растащат они всю Русь себе на уделы!

–  Замолчи, женщина!
– Изяслав угрожающе поднялся из-за стола.
– Хоть и не люб был мне Ростислав, детей его я от себя не отрину, ибо с рожденья они обрели веру православную и как князья будущие укрепят древо Ярославичей. А уделов Руси всем князьям хватит.

–  Скажи хоть, боярин, князю своему, что хлебнет он лиха с племянниками своими, - обратилась Гертруда к Коснячко, - обернется его нынешнее глупое благородство потоками крови в недалеком будущем.

Коснячко захлопал глазами, не зная, что сказать. Перечить князю он не смел, а противиться воле княгини боялся. Да и не обращалась Гертруда к нему за помощью до сего случая ни разу.

Выручил воеводу Изяслав, который выставил-таки жен за дверь.

–  У братьев моих жены как жены, а моя как ворона все крови ждет!
– посетовал Изяслав наедине с Коснячко.
– Твоя-то женка, говорят, тоже норовистая. Так, воевода?

–  У-у, княже, палец в рот не клади!
– усмехнулся Коснячко.

Изяслав засмеялся и похлопал Коснячко по плечу: приятно сознавать не на себе одном Божье наказание, а иначе злонравие своей жены Изяслав и назвать не мог.

Гертруда отплатила мужу той же ночью, не впустив к себе в спальню. Тогда Изяслав велел дружинникам седлать коней и по ночной дороге поскакал в Вышгород.

«Глупая гусыня тщится досадить мне и сама не ведает, что для меня ее ласки хуже потных дней, - думал Изяслав, усмехаясь.
– Иль не найду я телесной утехи с той, что и помоложе, и побелее…»

Когда неожиданно девять лет тому назад скончался в Смоленске брат Изяслава Вячеслав, вдову брата Эмнильду Изяслав вместе с сыном поселил в Вышгороде.

Эмнильда была дочерью маркграфа саксонского Отона. Была она и глуповата, и простовата. Вся какая-то бесцветная: белокурые волосы, светлые брови, бледный цвет лица, серые глаза с грустинкой… В присутствии Изяслава Эмнильда часто терялась, заливаясь краской стыда, голос был тихий и покорный. Улыбалась она редко, смеялась еще реже, но тот, кто хоть раз слышал ее смех, уже не забывал его никогда. Смех Эмнильды был по-детски заливчатый, будто колокольчик звенел.

Мужа своего Эмнильда любила очень сильно и, когда его не стало, всю свою любовь перенесла на сына Бориса, которого втихомолку называла Михелем. Мальчик норовом и статью пошел в отца-русича, от матери-немки унаследовав лишь белокурые волосы и серые глаза. Изяслав, взявший опеку над племянником, подыскал Борису опытных воспитателей и даже нашел дружков для детских игр княжича.

Любовная связь Изяслава с Эмнильдой возникла внезапно и толчком к этому послужил нелепый случай.

Как-то осенью уже по окончании годового траура Эмнильды Изяслав приехал в Вышгород, в окрестностях которого любил охотиться на туров. Охота в тот раз была неудачной. Уставший, промокший под дождем князь выплескивал свое раздражение на рабынь, прислуживавших ему за столом. Эмнильда как хозяйка дома старалась изо всех сил, угощая Изяслава и его свиту. Чтобы сделать Эмнильде приятное, Изяслав отправился вместе с ней взглянуть на спящего Бориса, которому тогда только исполнилось семь лет. Затем Изяслав направился в опочивальню, наказав Эмнильде, чтобы она прислала к нему рабыню с сосудом вина, указав, какую именно. Эту девицу Изяслав заприметил сразу, едва та появилась в пиршественном зале.

Что случилось потом, всегда вызывало у Изяслава улыбку и одновременно приятные воспоминания.

Изяслав еще не ложился, хотя был уже в одной исподней рубахе. Стоя у стола спиной к двери, он снимал нагар со свечи. Язычок пламени колыхнулся, когда дверь тихо отворилась и кто-то бесшумно переступил через порог. Изяслав, не оборачиваясь, велел вошедшей рабыне поставить сосуд с вином на скамью возле кровати и раздеться самой. Он слышал, как та торопливо снимает с себя одежды, как звенят, падая на пол, височные кольца и браслеты. Князь нарочно не оборачивался, чтобы не смущать рабыню. Перед этим она с таким смущением осушила кубок пенного меду. Видать, еще не привыкла к вниманию знатных мужей.

Так же не оборачиваясь, Изяслав приказал рабыне запереть дверь на задвижку.

Когда щелкнула деревянная щеколда, Изяслав повернулся и обомлел - перед ним стояла обнаженная Эмнильда!

То ли по недалекости своей, то ли из излишнего желания угодить великому князю, но оказалась Эмнильда на месте наложницы-рабыни, как обычно, не смея ни взглянуть на Изяслава, который к тому же был старше ее на тринадцать лет, ни возразить ему даже в такой ситуации.

Изяслав после выпитого недолго колебался.

«Чему быть, того не миновать!» - успокоил себя князь, заваливая белокурую немку на ложе.

Эмнильда отдалась ему без сопротивления и без слез, словно сама давно жаждала этого. Изяслав, привыкший к неподатливости своей супруги, которая проявлялась даже в постели, был просто очарован той покорностью, с какой Эмнильда позволяла ему вытворять с ее телом все что угодно.

После этого случая Изяслав стал чаще наведываться в Вышгород.

Днем на глазах слуг и свиты между ним и Эмнильдой все было пристойно. Изяслав уделял внимание не столько ей, сколько племяннику Борису. Но едва наступала ночь…

Из бояр Изяславовых об этой связи знал только Коснячко.

Природная робость Эмнильды и ее душевная простота делали ее непревзойденной наложницей. Она не требовала от Изяслава дорогих подарков, не ревновала его к другим наложницам, не устраивала сцен, если они не виделись слишком долго, не возмущалась, когда ее любовник требовал от нее ласк всю ночь напролет. Она всегда была готова к соитию даже в самом неподходящем для этого месте, стоило Изяславу изъявить желание. Сама того не сознавая, Эмнильда постепенно до такой степени приучила Изяслава к своему телу, что князь позабыл всех своих случайных женщин, охладел к супруге, которая позволяла себе надсмехаться над его мужскими способностями, и постоянно стремился к любовнице.

Так, ласковая покорность женщины и ее умение всегда поддерживать в любовнике страстный пыл превыше всего ценятся людьми грубоватыми, стыдящимися слишком уж явно проявлять свою похотливость. Таким и был князь Изяслав. Не блиставший умом, Изяслав не ценил его и в Гертруде, потому ближе была князю недалекость Эмнильды, понятней склад ее ума, приятней откровенность ласк, даримых только ему. Они не нуждались даже в словах, какие обычно срываются, вольно или невольно, с уст любовников, обычно соединяясь на ложе молча как заговорщики.

В Вышгород Изяслав примчался еще до рассвета.

Княжеский посадник, привыкший к внезапным наездам своего господина, не удивился, увидев перед собой ночью Изяслава.

–  Крепко спишь, Огнив!
– с притворной строгостью сказал Изяслав, слезая с коня.
– Бухаем в ворота, а в ответ ни гу-гу. Стража твоя перепилась, что ли?

–  Так ведь свои-то все дома по лавкам спят, княже, в такой час только чужие шастают, - шутливо отвечает посадник, бывший с князем на короткой ноге.

–  Поговори мне, козлиная борода!
– усмехнулся Изяслав, передавая поводья конюху.
– Как поживает княгиня и племяш мой?