Святославичи

Ключница поведала все, что знала, без утайки.

–  В прошлый понедельник княжич вдруг не вышел к обеду, хотя с утра был резв и весел. Я спросила госпожу про него. Госпожа ответила, что неможется Борису, прилег он ненадолго. Да только с того самого дня Бориска больше не вставал. На другой день позвали лекаря, что у рынка живет. Осмотрел он княжича и говорит, мол, крапивница у него, ничего страшного. Травы какой-то оставил и ушел. Я тогда еще сказала госпоже, что не крапивница это, от крапивницы по всему телу идут красные пятна и сильный зуд, а у княжича зуда никакого не было и кожа покраснела не пятнами, а сплошь. Снова позвали лекаря, потом знахаря Зашибу позвали. Шамкал-шамкал беззубый Зашиба да так ничего и не нашамкал, а я его, ирода, еще двумя гривнами одарила.

Лекарь еще несколько раз приходил, травы приносил, велел Бориску медом поить, чесноком натирать, а когда ничего не помогло, заявил, что хворь эта насланная свыше, коли врачеванию не поддается. Госпожа как услыхала об этом, так и в слезы да в тот же день исповедаться побежала. Назад вернулась не одна, а с отцом Иларионом. Всю ноченьку они молились, сатану отгоняли. Иларион спаленку княжича святой водицей обрызгал, а в изголовье икону поставил для оберега.

–  Ко мне в Киев гонца послать не могли?
– промолвил Изяслав и выругался.

Власта вздрогнула и жалобно простонала:

–  Так ведь отец Иларион запретил гонца в Киев-то слать.

–  Ах, змей!
– вырвалось у Изяслава.

–  По совету отца Илариона госпожа отправила гонца в Печерскую обитель к святому Антонию, чтобы помолился святой за княжича перед Всевышним. Гонец за один день обернулся и привез ответ святого старца. Обещал Антоний помолиться за Бориса и мать его, посты соблюдать и пожертвовать Церкви дары, блудом заработанные. А отец Иларион наложил на госпожу покаяние на два года.

–  Ох, намотает он у меня соплей на кулак!
– вскипятился Изяслав.
– Я ему устрою исповедальню: не отмолится, не отплюется, не откланяется!

Власта, сама частенько церковным службам предпочитавшая ласки Огнива, известного в Вышгороде безбожника, в душе радовалась гневу князя на пресвитера.

Илариона побаивались в Вышгороде не только простые, но и знатные люди, побаивались и уважали. Недолгое время был Иларион по воле Ярослава Мудрого митрополитом на Руси. После смерти Ярослава ополчились на Илариона епископы-греки, возглавлявшие епархии в Чернигове, Белгороде, Переяславле и Новгороде, не хотелось им более терпеть над собой митрополита-русича. Но за Илариона горой стояли князь черниговский да русское духовенство в Печерской обители.

По воле константинопольского патриарха собрался на Руси священный Синод [87] , который лишил Илариона митрополичьего сана. Русские князья признали решение Синода, так как не хотели ссориться с Византией. Синод избрал митрополитом грека Ефрема. В прошлом году скончался Ефрем и новым митрополитом стал снова грек по имени Георгий, присланный из Царьграда. Находясь на Руси, Георгий тем не менее состоял в императорском сенате и его частые отлучки в Царьград стали притчей во языцех. Дружба митрополита Георгия с князем Изяславом была общеизвестна, как и его вражда с пресвитером Иларионом.

[87] С и н о д - собрание верховных иерархов Церкви во главе с патриархом или митрополитом.

Иларион открыто осуждал сребролюбивых и развратных греческих священников, зачастую не знавших церковные канонические тексты. За дерзкие речи сослали строптивого пресвитера сначала в княжеское село Берестово, где Иларион еще в молодые годы принял постриг в церкви Святых Апостолов, а затем услали в Вышгород.

Но и в Вышгороде после всего случившегося Иларион не задержался.

Утром Изяслав объявил пресвитеру свою княжескую волю:

–  Отправляйся-ка, отче, в Печерскую обитель к святому Антонию в наперсники. Будете на пару Господа молить о райских кущах. Да перед отъездом покаяние с Эмнильды снять не забудь.

Старец стоял перед князем в своей грубой рясе, смиренно опустив глаза.

–  Сие неможно, княже, - после долгой паузы вымолвил Иларион.

Ключница Власта и посадник Огнив, также находившиеся в светлице, переглянулись: не злил бы старик князя! Изяслав грозно сдвинул брови.

–  Что неможно?

–  Не могу супротив Бога выступить, княже, - тихим голосом ответил Иларион, - покаяние нельзя снять, его можно лишь замолить усердными молитвами.

–  Тогда сократи срок покаяния до двух месяцев, - сказал Изяслав.

–  И сие неможно, княже. Воцарилось молчание.

Огнив видел, как наливаются гневом глаза Изяслава, и невольно заерзал на скамье. Потом он негромко кашлянул, делая знак Илариону, мол, остерегись, не буди лихо. Но старец или не понял сего предостережения, или не обратил на него внимания.

–  Дивлюсь я речам первейшего из мирян, сына мудрейшего Ярослава, - со вздохом продолжил Иларион, - ушам своим верить отказываюсь. И вроде князь со мною говорит, да не по-княжески. Вижу, искушения сатанинские владеют тобой, Ярославич. Не по-христиански живешь, о благодати Господней не помышляешь. Церковь - это Божья семья на земле. Во всякие моменты нашей жизни Церковь оберегает и спасает верующих чад своих от греха через таинства, совершаемые священником или епископом. Княгиня Эмнильда через исповедь и покаяние спасает свою душу и жизнь сына. Неужели, княже, ты хочешь запретить ей это? Ведь мало сознаться в совершенном грехе, его нужно замолить перед Господом.

–  В Уставе церковном указан год покаяния за прелюбодейство, - возразил Изяслав.
– Не преступил ли ты Устав церковный, отче?

Иларион ответил без заминки:

–  Совлечена была Эмнильда с пути праведного тобою, княже. И наперед зная, что ты станешь упорствовать в грехе своем, соизволила она испить чашу покаяния и за себя, и за тебя, просветленная великой любовью к тебе, недостойному. Я говорил Эмнильде, что в жизни каждый должен сам нести крест свой и о душе своей промышлять, не послушала она меня. Кто знает, княже, может, ее молитвами еще не постигла тебя кара Господня.

Помрачнел Изяслав и уже без гнева обратился к Илариону:

–  Что же ты присоветуешь мне, отче?

–  Покайся, княже. Одна лишь мысль о покаянии очистит сердце твое и сделает душу доступной Богу.

Изяслав в раздумье закусил губу, потом взглянул на ключницу и посадника, как бы молча прося у них совета.

Власта с таким подобострастием взирала на преподобного старца, что было ясно, вели тот ей немедленно покаяться - она покается тут же во всех своих грехах. Огнив, поймав на себе взгляд князя, многозначительно повел бровью, мол, лучше уступить, дешевле обойдется.

Однако Изяславу, не любившему ограничивать себя в еде и с трудом переносившего постные дни, наложение епитимьи грозило «сухоедением», что для него было страшнее самоистязания. Поэтому Изяслав возразил еще раз:

–  Значит, ты, отче, как причетник Божий, постами и молитвами уже заслужил себе Царствие Небесное, а я, постившийся и молившийся в указанные дни и сроки, единожды согрешив, лишаюсь сего блага в будущем. И теперь ты поведешь меня, своего князя, как заблудшую овцу, к себе на исповедь, не ведая о том, что я, быть может, уже исповедался самому Господу и Всевышний явил мне свое прощение. И потом, отче мой, не может грешник исповедывать грешника. Это я про тебя, преподобный отче, - добавил Изяслав, заметив изумление в глазах Илариона.