Святославичи
Шрифт:
Святослав спросил:
– А коль я порешу отдать Тмутаракань византийцам? Золота через это у меня станет больше, а хлопот меньше.
Иеромонах промолчал, но в его глазах, живых и дерзких, появилось лукавое выражение. Он как бы говорил взглядом: «Толковал бы ты сии речи, княже, тем, кто тебя плохо знает! Мне-то зачем? »
Знали тмутараканцы, кого послать к черниговскому князю. С Никоном Святослава связывала давняя дружба еще с той поры, когда прогневил смелый на язык иеромонах князя Изяслава и был вынужден спасаться от его гнева в Чернигове. Достал бы Изяслав Никона и там, но Святослав вовремя отправил иеромонаха в далекую Тмутаракань
– Поспешил бы ты, княже, с дружиной в Тмутаракань, - сказал Никон.
– Кто знает, что на уме у Всеволода. Я чаю, гонцы от Порея и Вышаты уже добрались до Переяславля.
– Не посмеет Всеволод меч на меня поднять, - уверенно произнес Святослав.
– Просьбу вашу я уважу: дам вам Глеба. А зла на тмутараканцев не держу. Вы Ростислава к себе не звали, он сам пришел.
Благодарные послы отвесили черниговскому князю земной поклон.
Согнул спину и долговязый Никон, но не так низко, как остальные. Не любил Никон кланяться, не умел речей угодливых говорить, часто бывал вспыльчив и резок, странно было вообще видеть его главой посольства.
Сказал Святослав об этом Никону, когда они сидели вдвоем за ужином.
Никон был откровенен, как всегда.
– Брата твоего Изяслава, княже, не люблю и не терплю, прости за откровенность. В бороде у него густо, а в голове пусто. Сидят вокруг него латиняне, как куры на шестке, и квохчут, не переставая, радуясь, что князь киевский им внимает. Через жену свою еретичку сам наполовину еретиком стал. А князь Всеволод предан вере православной и заветы отцовские чтит, но уж больно часто на Царьград оглядывается. Живет как русич, а мыслит как грек. Не верю я ему, хитрости и коварства набрался он от родственников жены своей. Особняком от братьев своих держится.
– Это у него с детства, - беспечно заметил Святослав.
– Он же был любимцем отца нашего.
– Оно и видно!
– проворчал Никон.
– Был Всеволод любимцем отца, теперь в любимцы судьбы метит.
– А что ты скажешь обо мне, преподобный отче?
– Святослав пристально посмотрел Никону в глаза.
– Я ведь тоже елеем не умываюсь и женат на бывшей католичке, как Изяслав. Молви прямо, без утайки.
Никон пошевелил густыми бровями.
– Я дожил до счастия молвить только правду, княже, за нее-то мне когда-нибудь голову и отвернут.
– Он пригладил свои длинные усы и бороду. И далее заговорил так, будто делился с собеседником своими раздумьями: - Будь твоя жена хоть трижды еретичка, княже, вреда от этого не будет, ибо сердце у тебя не из теста. Я ведь ведаю, какую власть ты над женой имеешь, а она над тобой невластная. Это мне в тебе нравится.
Правитель должен своим, а не бабьим умом жить. И потом, от Оды у тебя один сыночек, старшие же сыновья от русской жены рождены. И воспитаны они у тебя как истинные русичи. Знаю, княже, что не терпишь ты немцев и греков, хоть и языки ихние разумеешь. Стало быть, шапку ломать перед чужеземцами не станешь в отличие от братьев своих. И в дрязги чужеземные вмешиваться не собираешься.
– А это как сказать, отче, - возразил Святослав.
– Отворачиваться от других стран нам нельзя. И на месте Изяслава я бы…
– Давно, - прервал Святослава Никон, - давно пора поразмыслить тебе, княже, как сбросить Изяслава с киевского стола. Покуда ересь латинская не распространилась, подобно саранче, по земле русской!
Такое признание на миг лишило Святослава дара речи. Глаза князя будто молнии метнулись
к лицу иеромонаха: на что это он его подбивает?Никон сохранял спокойствие, в котором угадывалось умудренное жизненным опытом состояние души человека, умеющего молчать, но не желающего это делать, когда слова сами рвутся наружу.
– Не ожидал я, отче, такое от тебя услышать, - признался Святослав.
– А от кого ожидал, княже?
– спросил Никон.
– Может, от Всеволода? Так он спит и видит себя на столе киевском!
– Отец наш, умирая, завещал нам жить в мире и блюсти лествицу княжескую, - словно предостерегая Никона от дальнейших опасных речей, промолвил Святослав и отвел взгляд.
Не хотел он, чтобы Никон догадался по глазам его, что ведомы и ему такие мысли. Гнал их от себя Святослав, но они возвращались вновь и вновь.
– Не ведаю, княже, можешь ли ты опереться на черниговцев в борьбе за киевский стол, но на тмутараканцев можешь вполне, - упрямо продолжал Никон.
– Ты волен уйти от таких разговоров, но волен ли ты, княже, уйти от самого себя? Я говорю тебе, воспари и будь орлом, ибо за сильного Бог, а ты мне про лествицу княжескую толкуешь. Что ж, пресмыкайся, жди своей очереди, может, к старости и дождешься!
Никон сердито замолчал, теребя свои усы.
– Не прав ты, отче, - осторожно возразил Святослав, - Бог не в силе, но в правде.
– Не учи рыбу плавать, Ярославич, - недовольно проговорил Никон.
– Правда на стороне сильного, испокон веку так было. Ведь и «Русская Правда» не смердом писана.
– Дерзок ты на язык, отче, - покачал головой Святослав.
– Как только прихожане тебя терпят!
– Прихожане мои не князья, потому и терпят, - хмуро ответил Никон.
– Ростислава-то любили в Тмутаракани?
– Любили и почитали. За помыслы дерзновенные, за благородство истинное, не показное, за простоту в речах. За то, что он в баньке попариться любил. За то, что он русские песни слушал и пел.
– Никон печально вздохнул.
– Что говорить, славный был князь! Да в том-то и беда, что был…
– Воеводы Ростислава мстят ли за князя своего?
– Мстят, конечно, только месть боком выйдет тмутараканцам.
– Как так?
– Захватил Порей в море три судна греческих, купцов убил, рабов на волю отпустил. Вышата в Корчеве греков побил, а жен их на потеху своим воинам отдал, рабов опять же - на волю. В довершение всего обступили они с войском Кор-сунь. В городе том восстание произошло: поднялись бедные на богатых. Скоро по всей Тавриде такое же начнется. Чем все кончится? Двинет ромейский император флот с войском в Тавриду, - Порей и Вышата со своими двадцатью ладьями на море ромеев никак не одолеют. На суше тягаться с воинством ромейским тоже не смогут, потому как кроме пятисот дружинников у них в войске сплошь беглые рабы. Вот и выходит, что воеводы Ростислава уйдут в степи, - ищи ветра в поле!
– а ромеи выместят свой гнев на тмутараканцах.
– Так ты полагаешь, отче, что князь черниговский спасет Тмутаракань от ромеев?
– Убежден.
– А Всеволод не сможет спасти?
– Всеволод не станет спасать.
– Епископ-то тмутараканский, небось, не рад будет моему сыну, а?
– Нас к тебе не епископ посылал, княже, а русские люди. Не хотел я ехать вовсе да люди уговорили. Я им говорил, что не отступится от Тмутаракани князь черниговский, даже если ромейский император исполнит на него все свое войско. Нет, уперлись, как бараны, поезжай да поезжай!