Святые Спиркреста

— Прекрати, — говорю я, но в груди становится невыносимо тепло, а глаза щиплет, хотя я не могу плакать.

— Я серьезно, — говорит Инесса. — Я люблю тебя, Дора.

— Я тоже тебя люблю.

Глава 39 Епископ Блэквуд

Закари

Когда за день до возобновления занятий мы все собираемся в общей гостиной, среди Молодых Королей царит напряженная атмосфера. Лука Флетчер-Лоу, явно оправившийся от отравления и обладающий грацией падающего метеора, передает бутылку смехотворно старого виски и поднимает свою любимую тему.

Ставка.

— К черту пари, — говорит Эван. Его обычно солнечное выражение лица практически исчезло. Под глазами залегли тени, а лицо превратилось в одну большую хмурую гримасу. — Это было глупо с самого начала.

— Никто еще не включил твою Софи в список, если ты из-за этого так переживаешь, — усмехается Лука.

— Софи слишком хороша для твоего списка дерьма.

— Ты имеешь в виду, что она слишком хороша, чтобы спать с тобой.

— Отвали, Лука.

Лука смеется: страдания Эвана явно не приносят ему ничего, кроме радости. Ублюдок практически сияет, когда он поворачивается к Севу. — А ты, Сев? Завоевал что-нибудь в отпуске, пока жил на юге Франции?

— Я помолвлен, — с большим достоинством отвечает Сев.

В отличие от Эвана, он, кажется, в прекрасном настроении, но это, похоже, не делает его более отзывчивым на вопиющие попытки Луки создать хаос и драму.

— В любом случае, отвалите от моего гребаного дела, — добавляет он, сделав глоток виски. — Я работал над этим годами. Половина имен в этом списке появилась благодаря мне. Мне можно сделать перерыв.

— Но зачем тебе перерыв? — спрашивает Лука, вскидывая бледную бровь. — Твоя невеста взяла тебя за поводок?

— Я бы чертовски хотел, — говорит Сев.

Я громко смеюсь, восхищаясь его честностью.

— Жалко, — насмехается Лука, качая головой.

— И какой вклад ты внес в ставку за последнее время, Лука? — спрашиваю я с ухмылкой. — А как насчет твоих завоеваний?

Известно, что он затаскивает девушек в постель, потому что он Молодой Король, но он не способен удержать их там дольше одной ночи. Что бы он с ними ни делал, они убегают в горы.

Кажется, его это не беспокоит. Он поворачивается ко мне, снова устраиваясь в своем кресле, темная кожа которого контрастирует с тусклой бледностью его белокурых волос.

— По крайней мере, я внес свой вклад в спор, епископ Блэквуд. — Он отвечает на мою ухмылку одной из своих — а ухмылки Луки подобны холодному блеску стали. — Ты все еще девственник?

— Ты все еще хладнокровная змея?

Он смеется, но это скорее резкий смешок. — В последний раз, когда я проверял.

Я закатываю глаза и потягиваю виски. Моя нога нетерпеливо подпрыгивает, и я понимаю, как сильно мне не хватает Теодоры.

Жизнь с ней — это то, к чему я мог бы легко привыкнуть. Кормить ее банановыми оладьями на завтрак, целовать в шею, когда она наклонялась, чтобы написать в тетради, даже просто лежать рядом с ней в Голубой гостиной, слушая, как она читает эту дурацкую книгу про пиратов, пока Захара заплетает золотые волосы в косы.

Я слишком быстро привык к этой жизни, и теперь, когда она закончилась, я скучаю по ней, как скучают по конечности, ее отсутствие — постоянное напоминание о том, чего у меня больше нет.

Мои глаза встречаются с глазами Якова. Он сидит в кресле, перекинув ноги через подлокотник, и смотрит на свой телефон. Он поднимает глаза, когда мой взгляд падает на него, и наши взгляды ненадолго встречаются.

Он садится, убирая телефон в карман.

— Пойду закурю, — ворчит он, поднимаясь на ноги. Он поворачивает свое большое тело, хрустя костями в позвоночнике. — Сев, хочешь пойти с нами?

Сев качает головой и отмахивается рукой, на которой блестят кольца. — Нет, чувак, я пытаюсь бросить. Это грязная привычка.

— Кто сказал? — спрашивает Яков.

— Моя жена, — говорит Сев.

— Романтичный ублюдок, — ласково говорит Яков.

Яков проявляет примерно столько же эмоций, сколько кирпичная стена, но он всегда был нежен, когда дело касалось Сева. Моя теория заключается в том, что Яков в душе рыцарь, а длинные ресницы и драгоценности Сева каким-то образом обманули мозг Якова, заставив его относиться к нему как к девушке.

— Я пойду с тобой, — говорю я.

— Ты даже не куришь, — замечает Лука.

Я игнорирую его и следую за Яковом к двери.

— Теодора! — Лука зовет меня следом, и я останавливаюсь в дверях. — Значит, я добавляю ее в список?

— С чего бы это?

— Я просто спрашиваю.

— Ее имени не место в твоем дурацком, бессмысленном списке, — огрызаюсь я. — И никого это не волнует, кроме тебя. Перестань позориться.

— Я добавлю ее на всякий случай, — говорит Лука с режущей улыбкой. — Поскольку вы двое обязательно когда-нибудь трахнетесь.

Очевидно, что он хочет от меня реакции, как и от Эвана. Но я не дам ему такого удовольствия. Он этого не заслуживает.

Я отмахиваюсь от него и выхожу из комнаты, размышляя, стоит ли мне еще раз навестить олеандровое дерево в оранжерее.

— Почему мы снова подружились с Лукой? — спрашиваю я.

Яков прислонился к стволу ивы, а я стою на краю одного из старых заброшенных фонтанов, мрамор которого наполовину скрыт под зарослями мха и кустарника.

Якову не нужно было заходить так далеко на территорию, чтобы найти место для курения: он и так курит, где ему вздумается.

Тем не менее свежий воздух и зелень вокруг освежают после недели снега, которая только что прошла.

— Не знаю. — Яков засовывает сигарету между губами и прикуривает. — Он богат как черт?

— Мы все богаты, как бляди.

— Вы все богаты, как бляди. — Яков издаёт рычащий смешок. — Мой дом — дерьмовая квартира в Чертаново, а ты живешь в гребаном дворце.

Я приостанавливаюсь посреди круга, который осторожно обхожу вокруг фонтана, и смотрю на Якова. Он встречает мой взгляд ровным взглядом.

Я выдерживаю его.

— Что тебе сказала Захара? — спрашиваю я.

Он выдыхает струйку дыма. — Сказала, что наговорила тебе гадостей, которых не должна была.

— Она не хотела.

Он улыбается, что делает его похожим на оскалившегося волка. — Это не было секретом. Вы двое. Такие чертовы британцы. Какая разница, где я живу?

— Тогда почему ты ничего не сказал?