Сын детей тропы

Он справился с завязками, и тот, что шёл следом, едва успел повернуть его к стене. Нат упёрся в неё лбом и рукой. Зажурчало.

— У-уф, насилу дотащил. Вот его ты искал?

— Ну, Ваббе, остолоп, — процедил сквозь зубы его товарищ и закатал-таки рукав, обнажая крепкую руку, тёмную и грубую. — Мы тебя за чем посылали?

— А что? Вот, привёл же...

— Да всё уже, забудь.

И он обернулся к запятнанному, неспешно поднимая второй рукав.

— Ну?

Шогол-Ву промолчал.

— Я спрашиваю, зачем тебе вот этот? Что у вас за дела? Может, кишки ему собрался выпустить прямо здесь, у меня во дворе?

Нептица вытянула шею, приглядываясь. Узнала человека, прошла вперёд и толкнула в спину, радуясь.

— Пш-шла вон, тварь! — взмахнул тот свободной рукой. — Я кому?.. В-вот дрянная...

— Я заберу его, — сказал Шогол-Ву. — Где его рогач? Мы уедем.

— Рогач? Ну, поздно ты явился. Пропил он рогача.

Мужик, что стоял в дверях, радостно подтвердил:

— Такая пьянка вчера была! Этот-то как заявился, сказал всем наливать за его счёт. Уж и не помню, когда «Цветущий куст» так гудел! Народ-то ушлый, местные подтянулись, так друг твой и рогача прогулял. Но ты не боись, мы следили, чтоб всё честно.

Нептица зашла сбоку, и Нат с размаху сел в грязь, истоптанную сапогами.

— Ах ты, рогачья лепёха! — выругался он. — У-у, пр-роклятая! Трёхрукий, чтоб тебя... не натешился ещё, а?

— У него камень ценный, — сказал мужик и ткнул себя толстым красным пальцем в грудь. — Боялся, чтоб не украли. А сам, дурень, всем и каждому растрепал. Повезло, что мы люди честные, приглядели, а то бы и стащил кто. Народ-то собрался разный. Льёт, гремит — тут и ради дармовой выпивки не каждый из дома выйдет, всё больше отребье налезло, которое вон Лейт обычно и на порог не пускает. Повезло ещё гуляке!

Нат заскулил, размазывая пьяные слёзы:

— Повезло? Плакала моя удача! Почему ты больше меня не любишь, Трёхрукий? За что мне это всё, а?.. Сказал бы я, куда сунуть такое везение!

Он всхлипнул, пытаясь встать. Нептица поддела клювом, рука Ната поехала по грязи, и он свалился набок.

Шогол-Ву взял его под локоть, стиснув зубы. Рубаха, местами прилипшая к спине, натянулась, тревожа раны.

— У-уф, потащили внутрь, что ли, — сказал мужик, с трудом наклоняясь и подхватывая Ната с другой стороны. — Пущай проспится. Куда ему в путь-то такому?

— Ага, чего тут, пусть заходят, — недружелюбно добавил хозяин. — Если ты, Ваббе, добрый такой, в свой дом их зови!

— Да будет тебе ворчать, а! Хочешь, чтобы о тебе говорили: выручку, мол, на гостях сделал, а как до последнего медяка выжал, так всех пинком под зад?

— На гостях? Это выродка ты гостем называешь? Соображаешь хоть, что мелешь?

Он перевёл взгляд на запятнанного, сжимая кулаки. Шогол-Ву отпустил Ната, готовясь защищаться, если придётся.

— Спроси, скольких он убил по указке Свартина. А если бы тому и Южный удел захотелось прибрать, думаешь, эти не пришли бы резать нас?

— Склочный ты, Лейт, вот что я скажу!..

Мужик забыл придерживать Ната. Оставшись без поддержки, тот съехал по косяку, опустился на колени и уполз, как зверь, в дымный и тёплый полумрак. Нептица вытянула шею, глядя ему вслед, но тут же отскочила. Дверь распахнулась шире.

Наружу вышли двое, крепкие, на одно лицо, похожие на хозяина, только без седины в русых волосах. Не сговариваясь, поддёрнули рукава.

— Случилось что, отец? — спросил один, глядя на запятнанного из-под бровей. — Помощь нужна?

— Ага, показать гостю дорогу...

— Я не гость. Я хочу забрать спутника и уйти.

Старик, молчавший до этой поры, вышел вперёд. Щуплый и низкорослый, он задрал голову, выпятив седую бородёнку.

— Нрав у тебя, Лейт, самый паршивый и есть, это уж точно! Потому и Трёхрукий на тебя давно махнул всеми руками, что вся даденная удача против такого длинного языка — тьфу! Ты погляди вот, что деется...

Он указал на небо.

— Я такого холма и не припомню, а уж как Двуликий плакал! Случилось что, точно говорю, случилось, и вещун дело говорил, ну так разве время глаза заливать али ссоры затевать? Парень что, лез к тебе? Нет, сказал, вот этот бурдюк с брагой заберу да уйду. Ну так пусть забирает да уходит, тебе же лучше, дурень!

— Учить меня вздумал?..

— Отчего бы и не поучить, раз ума не хватает. Мало бед, зачем новые кличешь? Ты вот лучше бы в дом его зазвал да расспросил, раз идёт от Зелёных угодий, что там со Свартином-то за дела, чего нам ждать. Да помнишь ещё, что путник рассказывал, ну? Этот может, меньше соврёт.

И он указал взглядом на нептицу.

— Ладно уж, — проворчал хозяин, но видно было, поостыл. — Если тебе надо, расспрашивай, но потом...

Он докончил громко, и последние слова предназначались запятнанному:

— Потом он уйдёт, и чтобы я его больше не видел!

Шогол-Ву стиснул зубы. Рука потянулась к ножу, и сыновья трактирщика, проследив это движение, сжали кулаки.

— Охолоньте, парни, а! — замахал на них седобородый.

Тот, что стоял у двери, взял запятнанного под руку и потащил в дом. Шогол-Ву не спорил, ему всё равно нужно было забрать Ната. Тот пытался вползти на скамью у печи. Загудела стренга, свалившись на пол.

Нептица сунулась за ними, успела, протиснулась. Вскрикнула, оборачиваясь — похоже, с улицы её тянули за хвост.

— Куда, тварь поганая? — донёсся голос.

Нептица лягнула ногой — человек выругался — и торопливо прошла в зал, встряхнувшись на ходу. Огляделась, заметила связки грибов у стола трактирщика и потянулась к ним, переворачивая немытые кружки. Те раскатились, гремя — какие пустые, высохшие уже, какие с брагой на дне. Одна замерла у ноги запятнанного, и густой багровый осадок пополз наружу, как язык.

Хозяин показался в дверях, дёргая плечом, злой и хмурый, со следом птичьей лапы над коленом. На рукаве его болтался старик.

— Лейт, Лейт, я тебе из своего кармана заплачу! Сколько скажешь, заплачу, только дай нам потолковать, ну?

— Да чтоб тебя костоглоды задрали! Заплатишь, и отскребёшь тут всё после них, а только я этому ни выпивки не поставлю, ни жратвы, ясно?

— Я не просил еды и питья, — сказал Шогол-Ву. — Я заберу спутника, и мы уйдём.

— А мы не задержим. Ты сядь, сядь, парень, и расскажи сперва про Свартина. Правда, что говорят, будто вы подожгли Заставу с четырёх концов, вырезали там всех, и Свартина заодно, и остались от Заставы только чёрные обгорелые камни?