Сын детей тропы

На шум вышел хозяин с котелком в руках.

— Что тут у вас? — спросил он, подозрительно глядя на упавших. — Что натворили?

— Крыса! — откликнулся Йокель. — Вот такая!

И развёл руками.

— Уже люди пошли...

— Нет у меня крыс, — перебил трактирщик, поджимая губы. — Нечего наговаривать!

— Да как нет, когда мы видели...

— Точно, видели. Пусть меня Трёхрукий накажет, если вру — крыса! Туда побежала...

Мужик указал в угол.

— Ну, я посмотрю, — зло сказал хозяин, сжимая котелок так, будто хотел кого-то ударить. — Посмотрю я. Про крыс ещё врать они будут... Или там моховик, или никого!

Но голос его был твёрже, чем шаги. Наконец, он вернулся за лампой, но даже с ней не торопился. Делал шаг, замирал, водил рукой, выставив котелок, как щит. По залу метались тени.

Шогол-Ву сделал усилие, дотянулся, хлопнул Ната по плечу и кивнул, трясясь от смеха, на курицу, что брела вдоль стены, пока люди смотрели в угол. Нат тоже посмотрел и вдруг перестал смеяться.

— Слушай, — сказал он, — а ведь им лучше такого не видеть. Как думаешь, друг мой?

Шогол-Ву убрал ноги с лавки и сел ровно.

— Убей её, — приказал Нат. — Посмеялись и будет. Давай, пока они не поняли ничего! А я отвлеку. Во, придумал, как...

Тут его снова разобрало.

Шогол-Ву пополз к курице через зал, оскальзываясь локтями и коленями то ли на грязи, нанесённой со двора, то ли на чём похуже. Тянуло холодом от брошенной нараспашку двери, снаружи было черным-черно, и те, что пошли в сарай, возвращаться не спешили.

Курица направлялась к выходу, держась у стены. Наткнулась на лавку, застыла в задумчивости, поджав лапу.

Через зал пролетел сапог и угодил хозяину в спину. Тот обернулся со злым и удивлённым лицом.

— В крысу метил, — пояснил Нат и зашёлся сиплым смехом, больше похожим на свист.

Он сидел на полу, босой, и держал второй сапог в руке. Тут же, размахнувшись, метнул его и попал хозяину точно в лоб. Тот охнул, вскинул руки — огонь лампы взлетел, сапог упал, загремел выпавший котёл.

— Что творишь, дурень?

— Ну, лепёха ты рогачья!..

— Нахлебался, пёсий сын...

Голоса, злые, возмущённые, заметались под низким потолком. Шогол-Ву полз на брюхе из последних сил, упирался локтями и тянул ноги, ослабев от смеха. Перед глазами всё стояло вытянутое, глупое лицо трактирщика, по щекам текли слёзы, и протянутая рука схватила вместо курицы ножку скамьи.

Голова уже поняла, что это не птица, но Шогол-Ву всё равно дёрнул, и скамья перевернулась, упала тяжело. Курица порскнула к двери.

— Вот нашли время чудить!

— Выпивка, значит, разбавлена? Нажрались, как скоты! А ну, пошли вон, и чтобы духу вашего тут не было!

— Да я ж с крысой помогаю, — сказал Нат и заржал. — Вон она, вон побежала!..

Шогол-Ву не видел, смотрят ли в его сторону, но понадеялся, что нет. Он достал нож, подобрался ближе к курице и схватил за лапу, всё ещё смеясь. Курица забила крыльями, и слабые пальцы не удержали.

В это время в зал заглянула нептица. Пригляделась любопытно и тут же насторожилась, припала к земле — и рванулась, хватая курицу. Ударила её об пол раз или два, прижала лапой и разодрала.

— Ах вы проходимцы! — взъярился хозяин. — Ах вы твари гнусные, чтоб вас костоглоды драли! Заговаривали нам зубы, значит, а сами курицу упёрли?

И обернулся к столу.

— Была там крыса, или вы этим пёсьим сынам поверили?

Люди развели руками. Слезать на пол всё ещё не хотел ни один. Тем временем двое с лопатами, наконец, вернулись и встали у порога растерянно, глядя, как нептица рвёт курицу и торопливо глотает куски.

— Поймала крысу, что ль? — робко спросил один.

— Крысу?..

Хозяин оскалился, грохнул лампой о стол — неудивительно, если глина треснула, — поднял упавший котелок и пошёл на Ната, отводя руку.

— Крысы у нас только вот эти, и уж я с них шкуру спущу! Я вам, поганцы, зубы сосчитаю...

— Эй, эй, остынь! — тревожно воскликнул Нат, отползая спиной вперёд. — Эй, мне помощь нужна!

Шогол-Ву поднялся, покачиваясь, сжимая в ладони нож, и хозяин остановился.

— А ну, разом навались! — скомандовал он. — Гоните ворьё поганое!

Один из мужиков несмело ткнул нептицу черенком лопаты. Та зашипела, поворачиваясь, щёлкнула клювом, измазанным в потрохах. Мужик охнул и отступил.

Нат тоже встал кое-как, потянул со стола кувшин, прижал к груди.

— А я и сам уйду. Сапоги верните только...

Он криво улыбнулся, качнулся, привалился спиной к столу и рассмеялся сипло.

— Сапоги, значит, — зло сказал хозяин, на лбу которого отчётливо выделялся след набойки. — Сапоги? Вот тебе сапог, паскуда!

Он поднял один и швырнул в Ната. Тот увернулся, оберегая кувшин, и сапог глухо ударил его в бок. Нат присел, чтобы поднять, и второй сапог пролетел над головой, угодив в стену.

— Уходим, Хвитт. Идём! — сказал Шогол-Ву, хлопая свободной рукой по белому боку.

Нептица вышла, унося в клюве то, что осталось от курицы. За ней, согнувшись, прижимая локтем к боку сапоги и обнимая стренгу и кувшин, поспешил босой человек. Шогол-Ву шёл последним, не опуская ножа.

Мужики с лопатами ушли с пути.

— Сюда, — позвал Нат, исчезая в черноте двора.

— А суп-то будет? — спросил кто-то за спиной.

Хозяин опасно засопел, а потом его прорвало. Пока он орал всё, что думает о супе, о крысах и о проходимцах, двое добрались до сарая.

— Тут фонарь висел... — пробормотал во тьме Нат и загремел ведром.

Что-то ещё упало с негромким стуком.

— Ну, разводи огонь, чего тянешь!

Шогол-Ву припомнил, где видел фонарь, и отыскал его на ощупь. Пошарил в карманах, вынул кисет с кресалом, кремешком и сухим мхом. Повозившись, разжёг огонь.

Фонарь повис на крюке маленькой тусклой звездой, освещая заваленный верстак со сдвинутым хламом, стренгой и кувшином в пустом углу. Светились точками во тьме овечьи глаза. Человек шумел в загоне, отмывал ноги в корыте с водой.