Сын детей тропы

Кнут упал, и правый зверь замычал, вытягивая шею. Второй, с обломанным рогом, молчал, кивая на каждом шаге.

Они свернули во двор, а дальше понукать не пришлось. Увидели хозяйку. Даром всадник натягивал поводья и бил сапогами по светлым бокам, не остановились.

Дочь леса бросила лопату, протянула руки, и рогачи ткнулись мордами в ладони, в её плечи, в волосы. Зафыркали, дыша тепло.

— Шкур-ры спущу! — прорычал всадник и дёрнул поводья так, что рогачи вскинули головы.

Они замотали рогами, ударяя седока. Тот выпустил ремни, схватился за рога, звери переступили ногами и кивнули. Другого бы опрокинули, этот удержался. Спрыгнул в грязь, хлестнул рогачей поводьями и зло посмотрел на дочь леса. Перевёл взгляд на запятнанного.

Его спутники уже были здесь, заполонили двор. Из сарая, прихрамывая — видно, отлежал ногу — вышел Матьес, из дома высыпали люди.

— Что здесь творится? — рявкнул прибывший. — Объясняйте!

— Горим! — воскликнул хозяин, кидаясь к нему.

Рогачи, фыркнув, прянули в сторону. Хельдиг протянула руки, но Шогол-Ву удержал её. Тот, кто взял её зверей, и без того смотрел недобро. Этот мог и хлестнуть.

— Горим? — переспросил он. — Так что ж, это мои люди тебя подожгли?

На низком лбу его обозначилась складка. Глаза, и без того узкие, сощурились, обежали толпу. Все промолчали, и взгляд вернулся к трактирщику.

— Не видел я, кто начал, — развёл руками тот. — Помощь нужна!

— Ну так беги за помощью, мы разве держим?

— Долго вам, что ли? Что ж вы за люди-то, перед богами не стыдно?..

— А ну, прочь пошёл!

И человек шагнул вперёд, замахиваясь кнутом.

— Не до тебя! Да и где там горит, не видать ничего. Не мешайся под ногами. Матьес, подойди!

Трактирщик отступил на шаг, огляделся растерянно. Понял, что никому нет дела, протолкался мимо всадников и кинулся бежать к поселению, оскальзываясь на грязи и взмахивая руками. Даже выйти со двора не успел, как закричал, надрываясь:

— Горю!.. Горю, помогайте, люди добрые!..

Шогол-Ву кинул быстрый взгляд по сторонам. Из сарая вывели Ната, толкая в спину. Людей было не меньше трёх десятков, и запятнанного они не боялись. Не кидались вязать, даже прут не отняли.

Никому не было дела и до бродяги. Тот выбрался из дома, усмехаясь криво и хлопая себя по тлеющим рукавам, и тут же исчез за спинами.

— Камень у него, — сказал Матьес.

Он взял Ната за плечо и заставил выйти вперёд.

— Так, — мрачно кивнул прибывший. — Всё сделал, условный знак оставил и сбежал, значит?

— Девка ему выложила, что это за камень, — с досадой сказал одноглазый.

— Не мешайся, Матьес. Ты это уже передал с людьми, которых за мной послал. Значит, девка.

Тяжёлый взгляд остановился на дочери леса.

— Зря я тебя пожалел. Камень уже был бы моим, если б ты не влезла. Ну и что мне с тобой делать?

И он улыбнулся — из-за давнего шрама, почти не видного под рыжей щетиной, только одной половиной лица, напомнив, что не зря его прозвали Вольд Кривой Оскал.

— Камень должен вернуться в лес, — твёрдо сказала Хельдиг, подняв голову. — Боги просыпаются! Разве не видишь ты? День чёрен, как ночь, и ветра...

— Довольно! Умолкни, или я заставлю тебя замолчать. Эти бредни я уже слушал, и больше не желаю!

— Посмотри, или ты не видишь...

— Я сказал!..

И он вскинул кулак.

Шогол-Ву закрыл Хельдиг плечом, сжимая прут.

Вольд, видно, что-то заметил в лицах людей. Окинул их взглядом из-под бровей, кривя губы, нехотя опустил руку и сказал:

— Умные люди в это верить не станут. Свартин взял камень ещё до поры снега, что ж боги тогда не проснулись? С чего бы им просыпаться теперь?

— Двуликого и правда не видать, — с сомнением протянул кто-то в толпе.

— Каждый видит, что он хочет. Простой непогоды испугался? Беги к мамке, сосунок, мы не держим. Ну?

Люди притихли.

— Кто останется со мной, того ждёт щедрая награда, — продолжил Вольд. — Вам будут не страшны хвори, не страшна смерть. Мы удержим земли, взятые Свартином. Я поставлю вас выше Ока...

— Как вот Длань? — спросили из толпы.

Вольд поморщился, кривя губы.

— Куда там Длани! — воскликнул он. — А с Дланью ещё разберёмся, много воли себе Клур забрал. О смерти брата я не от его людей узнал, а окольными путями. Вот так, значит. С камнем решим — и в Заставу. Матьес, ты всё подготовил? Некогда мне возиться.

— У него условие, — сказал одноглазый и толкнул Ната в спину. — Говори, да покороче.

Нат прокашлялся.

— Хочу полную награду. Отдадите моей тётушке, а она на корабль до Сьёрлига сядет, и вот этот, мой проводник, с ней. Трёхрукий у тётушки глаза отнял, потому нужен кто, чтоб помог и присмотрел. Да и шутка ли — пятьдесят золотых. Защита нужна!

— Это всё? — хмуро спросил Вольд.

— Больше ничего не прошу. Вот как увижу, что корабль отплывает, так камень и отдам.

— Мне он сейчас нужен. К морю мне с тобой ездить некогда.

— Ну так мне тоже другое было нужно: золото и жизнь безбедная. Когда на дело шёл, не знал я, что жизнью расплачусь, да и смертью тоже. Кому охота стать раздери-кустом, шипами себя колоть и вечно мучиться? Хороша награда за все мои страдания! Так я придумал: у моря камень отдам и сразу в воду. Уж там-то куст не прорастёт, а как иссохнет он от воды солёной, глядишь, я к ушам богов отправлюсь.

Вольд пожевал губами.

— А если клятву дам, что всё без тебя выполню, отдашь камень сейчас?

— Э, нет! Клятвам я не верю, сам хочу увидеть. Да у тебя, может, и золота нет?

— Зарываешься, пёсий сын. Значит, будет так: едем к морю, и твоя тётушка сядет на первое же судно. Готово оно плыть, не готово, погода, непогода — погрузятся и отплывут. Понял? А будешь как рыжуха хвостами крутить, я тебе покажу, как с людей шкуру сдирают и присыпают солью. Заодно подумаешь, как хуже, так или кустом.

— На первое так на первое, — пожал плечами Нат. — Согласен. Мне и самому тянуть не с руки, а то как бы разума не лишиться.

Он посмотрел за спины людей, на тёмную дорогу, и прибавил громко:

— А как не лишиться, если в дом вхожу, а там покоя нет от детского плача. Под полом двое ревут, заходятся, мамку кличут — ну, каково такое слушать?

— Где ревут? — растерянно спросил кто-то.

Люди расступились, оглядываясь, и вперёд протолкался мужик из местных, одетый наспех. Он дёрнул ворот рубахи, будто та его душила.

— Где, ты сказал, дети ревут? Я тут... Звали, кричали, огонь, — вот, я пришёл, сколько-то услышал. Где дети?