Сын Тишайшего 2

Ещё и среди московских стрельцов начали распространяться нехорошие слухи. Мол, царь-батюшка совсем обезумел. Он хочет служилых людей разогнать, лишить всего имущества и перевести в крестьянское сословие. Большая часть воинов на этот бред внимания не обращает. Только слухи хорошо легли на мой приказ отправить стрельцов заниматься хозяйственными работами и строительством. И одному богу известно, что будет в Москве после нашего возвращения. Я ведь ещё увёл с собой лучших людей. Хотя основательно защитил Коломенское, оставив там пару десятков бойцов Дунина и пехотную роту, осваивающую штыки. Ну и артиллерия там есть. Женщинам запрещено выбираться из усадьбы, а въезд в неё строго ограничен. Скорее всего, их не тронут, но лучше подстраховаться.

Поди разберись, недоброжелатели готовят заговор или мятеж? Или они решили подстраховаться со всех сторон? И какое отношение к этому имеет Дума? Может дело в том, что бояре начали опасаться моих военных игрушек. Ведь три полка верны лично мне. А вот далее всё сложно. Рейтары и засечные полки раскиданы по границе. И реальной силой в столице являются стрельцы. Ещё неизвестно, кого из полковников и сотников других частей заговорщики переманили на свою сторону. Хочется верить, что это чудит моя паранойя. Но я не верю.

* * *

— Государь, не готов я к этой должности. Прошу, освободи меня и поставь более достойного человека.

Ничего себе заход! Языков не успел дойти до навеса, где я решил организовать совещание, как попросился в отставку. На улице тепло, даже жарко, поэтому встреча происходит у двух деревьев, где слуги натянули тент от солнца. Заодно никто не подслушает, проходи разговор в шатре или избе. Но домов здесь нет, а длинных ушей хватает. Охранники уже устали отгонять излишне навязчивых вельмож, пасущихся около моей ставки. Поэтому пришлось перебраться на полверсты от лагеря, отгородившись заслоном из телег, и расставить караульных.

Сидящему за столом Алексею Лихачёву я доверяю, как и Щукину с Колычёвым. Поэтому в их присутствии можно обсуждать любые вопросы. А вот рындам лучше наши разговоры не слышать. Парни слишком молоды, поэтому могут забыться и сболтнуть лишнего.

— Что, устал считать нарушения и грехи наших доблестных воинов? — произношу с усмешкой, указывая боярину рукой на стул, — Тебе хорошо, записал и сообщил государю. А мне потом решение принимать, как быть с лиходеями.

— Не все нарушители — лиходеи, государь, — быстро ответил Семён, — Многие творят глупости по незнанию. Людям невдомёк про пользу гигиены и кипячения воды. И они просто привыкли работать по старинке, иногда невозможно объяснить преимущества твоих новинок, особенно кормёжки воинов. Даже у тамбовчан и туляков хватает необъяснимых ошибок. Будто народ подзабыл, чему обучался на полигоне, отойдя сотню вёрст от столицы. Только коломенцы и артиллеристы соблюдают все наказы.

Возмущение Семёна и его нежелание работать далее вполне объяснимо. Он служит в интендантском ведомстве, которое ещё придётся создавать как единую структуру. Сейчас снабжение армии ведётся по весьма запутанной и мутной схеме, до сих пор мне непонятной. Но основные закупки ведутся централизованно, пусть мои люди пока выступают наблюдателями. Ревизия и учёт очень важны, тем более в столь огромном хозяйстве, как армия. Плохо, что фискальной службы в нормальном виде нет, и она пока в проекте, вместе с ещё несколькими учреждениями. Также у меня в планах организация ревизионного и интендантского ведомства. Также необходимо реформировать налоговую инспекцию, вернее, её местный аналог.

Куда ни кинь, везде клин. Получается, что надо с нуля создавать почти всю структуру государственного управления. Я просто устал путаться в приказах и сфере их ответственности. На самом деле подобная система приводит к безответственности и казнокрадству как его производной.

Потому и Языков решил отказаться от нынешней должности. Хотя он пока только инспектор, осуществляющий надзор над закупками и соблюдением новых правил. К нему стекается информация от двух десятков молодых, но толковых ребят, выполняющих обязанности писарей и подьячих в различных приказах. Сейчас они находятся в расположении армии и вместе с выполнением служебных обязанностей, занимаются мониторингом ситуации. По сути, это наши глаза и уши, а заодно кадровый резерв. Если ребята покажут себя хорошо, то их ждут назначения в ревизионное отделение канцелярии и надзорную службу, которую я припишу к Гаврилову. Пусть у жандармерии будут грамотные аудиторы.

Семён Иванович же осознал объём проблем и масштабы воровства. А ещё ему придётся рассориться с множеством знатных родов. Языков прекрасно понимает, что я не буду церемониться с ворьем. Пусть расправы над ними — дело будущего. Но ведь именно инспектора обвинят в случившемся. Мол, подвёл родню под монастырь. В армии все должности выше подполковника занимают аристократы, реже — служилые дворяне. Немного иная ситуация у рейтаров, там в командовании больше немцы. Только этих полков меньше и иностранцы не лезут в политику.

Мне понятны чувства ближника, только где я найду толкового и верного специалиста? Особенно когда человек занимается столь сложным делом, как интендантство.

— Успокойся, вон выпей квасу, — киваю на маленький столик, где стоял кувшин с напитком, — Если собрался уходить, то укажи человека, способного тебя заменить. А сам можешь возвращаться в Москву, потом придумаем тебе какое-нибудь спокойное занятие. Или хочешь, иди под руку князя Бельского. Он делает важное для державы дело, путь и незаметное. Может, поручит тебе выращивать картофель или репу.

Языков аж дара речи лишился от возмущения. Странно, но чего он хотел? У нас тут война и, возможно, заговор. По его мнению, я должен всех уговаривать, успокаивать и вытирать сопли? Кто-нибудь поинтересовался моим душевным состоянием? Или царь — это скала, о которую разбиваются все невзгоды? Вынужден всех разочаровать, меня изрядно потряхивает. Только остановка или разворот сродни смерти. Поэтому надо идти вперёд, даже ускоряя события. Поход на юг и есть триггер предстоящих разборок.

— Тогда нечего пытаться сбежать, — хмуро смотрю на застывшего вельможу, — Если взялся за дело, то изволь выполнить его до конца. Садись и рассказывай.

Это моя вина. Я врос в образ излишне доброго и мягкотелого правителя, старающегося решить всё лаской. Про казни заговорщиков и разбойников все давно забыли, ведь то дело обычное. А семьи высокородных преступников почти не трогали, разве что часть имущества изъяли. Дулову и её сообщников практически оправдали, ограничившись ссылкой и казнью второстепенных членов банды. Кого сейчас волнует судьба простолюдинов? Пора скидывать овечью шкуру и показывать клыки. Уж больно в ней неудобно.

— Прости, государь! — Языков отвесил низкий поклон, — Забегался я и позабыл, какую ношу ты несёшь. Хочешь казни меня или ссылай, наказание заслужено.

Машу рукой, указывая на раскладной стул, и принимаю бумаги, которые Семён вытащил из дорожной сумки.

— Если брать нарушения с закупкой припасов и сохранения вооружения с порохом, то больше всего просчётов у казацких полков. Далее идут рейтары, где немцы тоже не стесняются завышать закупочные цены, — начал докладывать вельможа, грустно воздохнув, — С солдатскими полками получше, но там и расходы меньше, ведь не надо кормить коней.

Слушаю рассказ ближника и начинаю понимать поступки Ивана Грозного, Петра и Сталина. Хотя грузин здесь лишний. Он предал Российскую империю, разрушал изнутри собственную армию, а затем участвовал в геноциде русского народа. Как правитель страны, я понимаю необходимость чисток зажравшейся элиты, без которых держава просто не выживет. Но просто так уничтожить сотни тысяч полезных людей? Это мог сделать только инородец и враг. Русский человек на такое неспособен.