Сын Тишайшего 2

С трудом стою, надо заметить. Ноги ломит, а организм потряхивает, будто от лихорадки, но надо держаться бодрячком. Дело даже не в восторженных взглядах, которые на меня бросают рынды с охраной. Просто царь не имеет права показывать слабость.

В таком виде меня и увидели два офицера, приведённых Дуниным. Остальным людям вход на территорию перекрыт. Охрана быстро создала периметр вокруг палатки, выгнав отсюда всех лишних, когда поляк узнал о покушении. Он бы и Кольцова-Мосальского не пустил, только князь ранен, как и множество людей из его отряда. На них пришёлся основной удар басурман.

— Вот, государь. Особо отличившиеся мужи, первыми приведшие свои полки и спасшие наше воинство, — Дунин представил парочку молодых офицеров, с трудом скрывающих удивление, глядя на мой вид.

Между тем Савва принёс раскладной стул, на который я с радостью опустился. Рассматриваю подошедших спасителей и мысленно ухмыляюсь. Вроде один гладковыбритый немец, а второй бородатый русский. Иностранец в классическом рейтарском доспехе, на перевязи шпага. Наш в бехтереце и с саблей, пистолеты у обоих изъяли, безопасности ради. Только воины похожи, будто братья. Возраст под тридцать, обветренные лица, цепкий взгляд и даже одинаковая походка. Или это я придумал? Забыл добавить, что оба гостя — подполковники, но очень хотят стать полковниками. Иначе они не проявили бы инициативу, наплевав на приказ начальства. Гаврилов уже разведал ситуацию и доложил мне в перерыве между операциями.

— Франц Лефорт?

— Слушаю, мой царь! — воскликнул немец, засияв, как медный грош.

— Григорий Косагов? — перевожу взгляд на русского.

— Да, государь!

Кстати, надо ввести в армии нормальное обращение. Вроде — «есть», «так точно» и «слушаюсь». Насчёт воинского приветствия я думываю, но есть нюанс. Недавно меня посетила гениальная идея. Наверное, после попадания стрелы в шлем. Ха-ха!

— Как получилось, что вы оказались во главе полков?

Ответ я знаю, но хочется услышать версию героев прошедшего сражения.

— Генерал Христофор Ригимон, к чьему полку я приписан, повёл себя весьма необычно. Впрочем, как и полковник Пётр Стромичевский. После преодоления Битюга они зачем-то стали держать северо-восточную сторону и отвели войска дальше от Дона. Хотя приди татары, они пересекли бы реку именно там, где их встретил твой полк, государь. На вопросы других подполковников и ротмистров Христофор и Пётр отвечали, что басурмане непременно покажут в том месте ложный удар малыми силами. А основная орда совершит обходной манёвр и ударит главному каструму с севера, — на отличном русском начал доклад швейцарец, — При этом защищать огромную линию, где ожидался ложный удар, приказали моей роте драгун. Это не самая лучшая затея для противостояния лёгкой коннице, которая якобы не собиралась переправлять на другой берег.

Франц сделал небольшую паузу и прокашлялся, протерев рот грязным куском ткани, некогда являвшимся носовым платком. Я с пониманием наблюдал за подполковником. Человек только с поля боя, наглотался пыли, и горло пересохло. Киваю Савве, чтобы тот поднёс обоим гостям ковш со взваром. Первым напился иноземец, крякнув от удовольствия, и продолжил доклад.

— Почуяв неладное, я сговорился с несколькими подполковниками и ротмистрами, которые тоже не поверили воеводам. Также мы направили разъезды на юго-восток и вдоль Дона. Они сразу наткнулись на передовые отряды татар. Стало ясно, что орда идёт к переправе, а не в обход. Я немедленно отправился в расположение Елецкого и Козловского полков, но Ригимон со Стромичевским не собирались противостоять надвигающийся беде. Вместо этого они приказали меня арестовать, как труса и подстрекателя. Но большая часть офицеров оказалась на моей стороне, и произошёл конфликт, — Лефорт замялся, явно подбирая слова, — Затем состоялся военный совет верных тебе людишек, государь. Он выбрал меня полковником и постановил бить орду после того, как она завязнет на переправе. Мы переночевали в двадцати вёрстах севернее и ударили в нужное время.

Обдумав весьма скомканный доклад Лефорта, задаю резонный вопрос с подоплёкой.

— А что случилось с полковниками?

— Ригимон неудачно упал и совсем убился. Стромичевский же занемог, как и несколько близких к полковникам людишек. Но они оберегаются верными тебе воинами, государь. Их можно допросить прямо сейчас, как и офицеров, бившихся с басурманами. Ещё зашибся полковник слободских казаков Грибоедов, оступился неудачно. Но всё в руках божьих. Может, выживет, — не моргнув глазом, ответил швейцарец, вызвав тихое хмыканье, стоявшего за моей спиной Саввы.

— Семён? Так его казнили вместе с бунтовщиками на Красной Площади? — удивлённо смотрю на рейтара.

— То его брат Иван. Недавно это золотце прислали на засечную черту и дали казацкий полк. Только он не офицер и воин, а самый настоящий мздоимец, ещё и трус!

Смотрю в сторону Щукина, расположившего с переносным секретером рядом. Тот ведёт протокол. А то ещё забуду чего-нибудь. Например, с какого перепуга брату казнокрада и заговорщика дали столь важный чин: Я, вообще-то, создал штрафной батальон, где подобным персонажам самое место. Значит, будем разбираться.

— Что произошло в Запасном полку? — поворачиваюсь к Косагову.

— Я так складно вещать не обучен, государь. Измена! Князь Черкасский отвёл войска слишком далеко на север. Мост начали ладить только через день, да и то работали спустя рукава. Когда прибыл гонец, мы были не готовы к переправе. Ещё и воевода, будто нарочно время тянул. Поэтому мы с верными офицерами увели часть людей к главному каструму, где и переправились. И то, один из мостов успел разрушиться, а второй пришлось латать на месте. Потому мы и задержались. Благо помогли люди Сильвестра Иевлева, выделенные Барятинским. Сам князь-воевода порывался идти с нами, но я попросил его помочь с переправой остального войска.

Угу. Это Касогов так корректно объясняет, что послал лесом заместителя главы приказа, проворонившего заговор.

Быстро обдумываю ситуацию, потерев чешущийся лоб. Увидев посыпавшиеся кусочки грязи с засохшей кровью, убираю руку. А ведь оба воина герои и одновременно преступники. Здесь нарушение приказа, самовольный увод людей с поля боя, и как вишенка на торте — убийство командира полка с арестом части офицеров. Прямо мечта юриста. Только в радиусе ближайших ста вёрст судов нет. Зато есть царь, который адвокат, прокурор и судья в одном флаконе. И он очень зол.

Тут подбежал вестовой и доложил.

— Прибыл князь Морткин и… Дементий Башмаков, — произнося второе имя, боец запнулся, — А ещё воеводы и бояре собрались. Целая толпа. Хотят лицезреть тебя, государь.

— Зови, князя Фёдора и думного дворянина Башмакова, остальные обождут. И передай, чтобы рты закрыли и не орали. А то погода хорошая, ветерок, птички поют. Лепота! А эти оглоеды гудят, будто мухи над навозной кучей, — приказываю ошалевшему парню.

Вельможи действительно разорались, как гагары на птичьем базаре. Они умудрились заглушить даже звуки, издаваемые сотнями воинов, выполняющими свои обязанности. У нас продолжается броуновское движение, людей надо отводить в каструм. Народ с утра не жравши, а им нужно ещё оставшиеся пушки волочь и всякую мелочёвку забирать. Хотя тяжелораненых мы не потащим. Я уже приказал Савве привезти мой большой шатёр. Пусть ребята находятся в покое и тени под присмотром Кирюхина. Будто услышав мои мысли, из-под навеса, раздался стон. Видать, кто-то отошёл от наркоза. Надо позже глянуть и позвать Келлермана. Пусть немец проверит результаты моего труда, более похожие на работу коновала. Зато какие шрамы останутся у бойцов! Если выживут, конечно.

Старый дьяк огляделся вокруг, спокойно отреагировал на мой вид и молча поклонился. Морткин прихрамывал, опираясь на палку, а левая рука его находилась на перевязи. Но судя по здоровому цвету лица, раны не опасные. Да и докторов в лагере хватает, они просто так воеводу не отпустили бы.

— Что-то долго ты, Дементий Минич, — обращаюсь к главе Розыскной избы.

— Татары набег учинили. Вот я в Острогожске и задержался, тамошний воевода приказал никого не выпускать, мол, опасно. А сам на помощь ушёл. Поганые прошлись лавой от Нового Оскола до Усерда. Но я всё-таки ушёл с тремя людьми под свою ответственность. Смотрю, у вас тоже весело.