Табель первокурсницы

Однажды когда мне было семь лет, я провалилась зимой в ручей по пояс, когда, казавшийся таким надежным, лед треснул, в одночасье заставив меня искупаться в ледяной воде. Помню испуг, помню ощущение холодной паники, которое поднималось от ног к талии, ползло по спине, касалось затылка. Тогда я закричала…

Сейчас смогла подавить крик. Затолкала его обратно, вместе с холодом. Дверь открылась.

— Комната готова, леди Астер, — проговорила вернувшаяся Серая, — Вам надо отдохнуть.

— Да, — смогла выдавить я.

— Ивидель, с вами все в порядке?

— Да, — повторила я, на этот раз вышло уверенней, и развернулась, чувствуя, как деревенеет спина.

Маменька всегда учила, что даже если у тебя с головы свалилась тиара, надо вести себя так, словно она все еще там. Если рушится мир, леди должна встречать конец света с улыбкой и высоко поднятой головой. А мир рушился, разваливался на кусочки прямо здесь в этой сумрачной гостиной маленького дома.

— Что случилось? — обеспокоено проговорила Аннабэль, подходя к портретам.

Все-таки не получилось у меня встретить конец света с невозмутимым лицом. Жрица посмотрела на портрет, потом на фотографию. Поймет ли она? Это же ее фотография, которая висит тут с незапамятных времен и наверняка давно воспринимается, как фон.

— Ничего, просто… просто, — мысли метались словно летучие мыши по темной пещере и не находили выхода, — Я увидела там… Мердока и подумала… — на этом фантазия иссякла, никак не получалось придумать, что такого страшного можно было увидеть в портрете сокурсника.

Но Серая рассмеялась, пусть немного натянуто, но обеспокоенность пропала с ее лица. Конечно, чего еще ожидать от взбалмошной графской дочки, как не внимания к красивому сокурснику? А та фотография всего лишь одна из многих. Мужчина, держащий на руках девочку, очень молод, он еще не обзавелся сединой и жесткой складкой у рта, тело еще не отяжелело, как у многих в его в возрасте. Фотографировались молодой человек и девочка. Прошло двадцать лет, они изменились, и вряд ли кто-то сможет узнать их. Разве что тот, кто привык видеть лица, видеть черты, рельеф, линию скул и роста волос, расстояние между глаз, форму губ и носа. А меня хорошо учили, маменька не скупилась на учителей.

— Он мой двоюродный племянник, понимаю, что ты могла подумать, но все это только для твоего блага.

— Наверное, — промямлила я, понятия не имея, о чем она говорит, но пусть будет благо. — Пойду спать, вы правы, день был тяжелый.

— Если хотите, оставьте пальто и сапоги, Рина к утру вычистит.

— Спасибо, но не стоит, — я ухватилась за полы, словно Серая примерялась стащить с меня одежду силой.

Наверное, маменька все-таки вбила что-то в голову, потому что я позволила себе сползти на пол только после того, как закрылась дверь гостевой спальни, той самой, что приготовила бывшая хозяйка дома.

Я обхватила руками колени, и уткнулась в них лицом, совсем как в детстве. Крик рвался наружу. Что я натворила?

Перед глазами снова встало, кажущееся знакомым лицо Густава, оно расплывалось от слез. А потом его сменило лицо с фотографии, лицо мужчины в форме, что держал на руках маленькую девочку, которая выросла во взрослую жрицу.

«Семья Густава служит нашей уже несколько столетий» — сказала Аннабэль.

Все закономерно, династии есть не только у знати, но и у слуг, для многих служение — это честь и смысл всей жизни.

Лицо солдата с фотографии сменилось третьим. Тем, что я видела вживую. Тем, что требовал у меня инструментариум из лавки Гикара. Старый гвардеец с набережной постарел с момента, когда его запечатлели на снимке, но не узнать нельзя. А ведь я отдала набросок с его изображением Серой.

И что? Поймали его?

Проклятье! Что же я натворила?

«Пусть решит вопрос о бароне Оуэне!»

Я вскинула голову. Застывший внутри холод треснул и рассыпался миллионом снежинок. Что значит «решит вопрос»? Как его можно решить? Освободить? Или… сделать так, чтобы освобождать было некого?

Слезы высохли. В керосиновой лампе закачалось такое родное пламя, алые языки лизнули каминную решетку. Я аккуратно придержала их и загнала обратно. Спалить дом не выход. Огонь, вспыхнув раз, как и все живое, умирает очень неохотно и способен уничтожить очень многих.

А не наплевать ли мне на этих многих?

Выходило, что нет.

Я поднялась, повернулась и прижалась ухом к двери, словно любопытная горничная. Тишина. Осторожно, открыв дверь, выглянула в коридор. Только скрип половиц и далекое бормотание. Служанка еще не спала, баронесса, наверняка, тоже. Надеюсь, она не стоит сейчас в гостиной и не разглядывает фотографии, потому что Серая неглупа.

Я закрыла дверь, с каким-то отчаянием отметив, отсутствие засова. Ну, конечно, кому и от кого тут запираться.

— Что ж я это исправлю, — проговорила я, поднимая руку, зерна изменений отправились в полет, заполняя пустоты, и деревянная створка срослась с косяком. Теперь, чтобы войти в комнату им потребуется таран. Или маг. В любом случае это займет время.

Обогнув кровать, я подбежала к окну и дернула шпингалет. На подоконник посыпалась облупившаяся краска. Зима, створку давно не открывали, петли поворачивались со скрипом. Дернув за ручку, я все-таки открыла окно, в комнату ворвался ледяной ветер. Я поправила шпагу…

Что я делаю? Собираюсь вылезти в окно, словно воровка?

Я взобралась на подоконник, сапожки оставили на белой краске неаккуратные следы. За окном колыхались от ветра гибкие ветки кустов, где-то вдалеке горели фонари. Дом Аннабэль, к которому она так пренебрежительно относилась, стоял недалеко от центральных улиц. Хороший район, хорошие соседи, что может случиться?

Много чего! Будто неизвестно, что делают с одинокими молодыми девушками на ночных улицах! Нянюшка столько историй рассказывала. Хотя самое страшное, по ее рассказам виделось мне весьма расплывчато.

Может остановиться? Остаться в комнате до утра, а потом побежать в Управу и…

— Хватит! — рявкнула я самой себе, — У Криса может не быть такой роскоши — подождать до утра, — сев, я спустила ноги, и стала торопливо застегивать пальто, — Я маг. Никто меня не тронет, а если тронут, то пожалеют.

Рапира задела цветочный горшок, тот побалансировал на краю подоконника, упал в комнату и со звоном разбился. Зажмурившись, я спрыгнула в заваленный снегом палисадник.

С веток на голову тут же посыпался снег, и я набросила капюшон. Прислушалась, в доме было тихо. Пока. Медленно кружились редкие снежинки, и мигал далекий свет фонарей. Увязая в снегу, я добежала до калитки, оглянулась на показавшимися вдруг приветливо-светлыми окна и, откинув щеколду, вышла на улицу.