Табель первокурсницы

— Правда? — поинтересовалась обычно молчаливая леди Витерс.

Звякнули столовые приборы, слуги заменили бокалы, я все-таки вырвала пальцы из ладони Мердока…

И продержалась еще час, а потом сбежала. Будто бы невзначай оказалась у дверей, кивнула Муру и вышла. Миновала анфиладу комнат, музыка становилась все тише, распахнула дверцы в голубой салон полутемный и едва не подпрыгнула на месте от грохота. Молоденькая горничная, кажется Аньес, торопливо собирала раскатившиеся по мраморному полу подсвечники.

— Леды Ивыдель, простите, — запричитала она, — Но мыссыс Эванс, сказал, что пока не начыщу всю утварь спать не лягу…

Раскосые глаза девушки смотрели с состраданием. Не только гости шушукались за столом, обсуждая мое замужество.

Ее акцент был грубым и шершавым, словно в горло попало что-то постороннее. Как и любой житель Верхних островов, девушка произносила гласные чуть тверже, и ее «и» почти всегда звучала как «ы». На самом деле ее наверняка звали не Аньес, а как иначе, но по поверьям островитян раскрывать настоящее имя кому бы то ни было опасно для жизни.

— Скажи миссис Эванс, что я велела тебе ложиться спать, — проговорила я, проходя мимо и распахивая дверь на балкон.

— Спасыбо, леды.

Ледяные снежинки, кружась, падали на открытые руки, горящие щеки, губы… Снова хлопнула дверь. Горничная пискнула что-то еще, замолчала, и на плечи лег мужской камзол.

— Ну, хочешь, я вызову этого графа на дуэль и убью, — предложил Ильберт.

— А потом матушка убьет меня, и это в лучшем случае, — я всхлипнула, повернулась и уткнулась брату в плечо, — Лучше сбегу.

— Горячая Иви и слезы у тебя горячие.

— Что?

— Так звала тебя бабушка Элиэ, помнишь? Горячая Иви, сперва делает, а потом думает, это все твой огонь.

— Тебе легко говорить, — пробормотала я.

— Да, не очень-то, — невесело рассмеялся брат, — Угадай, кому начали подыскивать невесту?

— Врешь, — я подняла голову.

— Ни в жизнь. Через месяц мы едем в Эренсталь, свататься. Знать бы еще к кому, хотя матушка уже в предвкушении.

— А ты?

— Я предвкушаю, как здесь появиться очередная аристократка с кислым лицом и будет падать в обмороки.

— Да брось, мы не так плохи, — я нашла в себе силы улыбнуться.

— Так-то лучше, — он коснулся пальцем подбородка, — А насчет твоей помолвки, — я снова нахмурилась, — Тут все не так просто. Отец не в настроении с тех пор как получил письмо от этого нотариуса, а это почитай больше месяца, представляешь, каково нам пришлось…

— Погоди, — я выпрямилась, — Больше месяца?

— Да, помню, как он рычал, даже матушка в кабинет не заходила, а потом разорился на билет на дирижабль до Эрнесталая.

— Отец летал в столицу? — удивилась я, и было с чего, папенька ненавидел полеты еще больше меня.

— Да. И вернулся еще более хмурым, чем уехал и объявил о помолвке.

Значит, дело не в шпаге, не в жадности Мердока или хотя бы не в ней одной. А в чем?

— И урезал мне приданое, — прошептала я, — Почему? В наказание за ту лабораторию, что я сожгла? Или чтобы жених сам пошел на попятный?

— Когда ему сообщили, что ты сожгла часть Магиуса, он ругался минут десять самыми нехорошими словами. Потом тяпнул сливовой настойки, что принесла матушка, и отдал распоряжение оплатить. На этом все. Так что делай выводы, Иви, и я тебя умоляю, давай никаких побегов, по крайней мере, пока. Помнишь векселя Истербрука?

Я кивнула, отвернулась и стала смотреть, как снег неспешно ложиться на поле Мертвецов. Это дело помнили все. Началось с того, что отец выписать вексель на пять сотен золотых некоему мистеру Истербруку. Наш поверенный едва не спятил, матушка героически сдерживала слезы, Илберт злился. Но… мы это проглотили. Через месяц отец повторил платеж, и через полтора отдал вдвое больше, вплотную подойдя к черте, за которой нам грозило разорение. Атмосфера в Кленовом саду напоминала предгрозовую, Илберту пророчили армию, мне отрезание от силы, если обучение не будет оплачено, а для этого нужно было начинать закладывать шахты или землю.

А потом… потом отец оказался совладельцем железнодорожной компании Истербрука, работы по прокладке путей которых велись очень давно и, наконец, не без финансирования Астеров, завершились. Пустили скорые поезда, тяжелые товарные составы, похожие на улиток сельскохозяйственные электрички. Отец увеличил состояние Астеров в десять раз за какой-то год.

— Верь отцу, Иви, он слишком тебя любит, чтобы допустить…

Снова послышался истеричный голос горничной, грохот посуды, и на балкон вывалился мужчина. Грязная форма шахтера, слипшиеся волосы, кровь на шее… и я не сразу узнала в нем управляющего.

— Милорд, обвал на Волчьей шахте, — выпалил он, — Граф Астер уже выехал, велел вам собрать рабочих с Южной и с Кривой шахт, там под землей остались люди, нужно… — он не закончил, тяжело дыша, но брат и не нуждался.

Илберт выругался и торопливо выскочил за дверь, забыв сюртук у меня на плечах, управляющий попытался изобразить вежливый кивок, не преуспел и последовал за ним.

Музыка давно не играла, лишь тревожно переговаривались гости в зале. Да, эту помолвку они точно запомнят надолго.

— Мысс Ывы, — тихо спросила горничная, — А вы не выдели раствор летучей съерры? Для чыстки серебра? Здесь же оставляла, — он растеряно огляделась.

— Нет, Аньес, не видела, — я стиснула в руках веер, — Иди спать, потом найдем.

Я бежала так, как не бегала никогда. Бежала в темноте, то и дело оглядываясь. Необработанные стены из серого камня сливались, в ярких светильниках колыхалось пламя. Непослушное, непокорное, неподатливое. Я даже не пробовала посеять в нем зерна изменений, просто знала, не получится, знала, что оно другое. Или может, другой стала я?

Очередной поворот и каменный коридор раздвоился, один ушел вниз, второй вверх. В первом сгущалась тьма, второй поднимался к свету.

Я знала, куда мне нужно. Вниз. Знала и не могла сделать ни шагу. За спиной что-то оглушающе взвыло. Кто-то. Тот, кто шел следом. Заскрежетало, как если бы кто-то провел когтями по каменной стене, пламя качнулось. Он вышел из-за поворота. Чужое, яростное дыхание обожгло затылок. А я не могла ни обернуться, ни сделать шаг вперед. Я…

Я вскрикнула и проснулась, едва не упав с кровати, из которой давно выросла. Моя старая детская в Илистой Норе тонула в полумраке, рассветные лучи холодного северного солнца еще только коснулись подоконника.