Табу и невинность

Естественно, это не означает, что профсоюз утратил общественную поддержку. Следует, однако, отличать массовость поддержки от ее интенсивности. Демократия, выборы не требуют сильной ангажированности избирателей. Напротив, существуют политические теории, которые в чрезмерном активизме граждан видят источник нестабильности демократических систем. И все-таки в испытаниях вроде декабрьского число сторонников имеет меньшее значение, чем их решимость. Атмосфера 13 декабря и последующих дней, танки на улицах, банды ЗОМОвцев [32] , убитые – все это очень сильно повышало цену истинной вовлеченности. Люди готовы платить столь большую цену в двух крайних ситуациях: когда они полны надежд и верят, что принесенная жертва, даже самая высокая, не пропадет впустую, или же когда они отчаялись до такой степени, что от безысходности готовы в первом инстинктивном порыве, не взвешивая издержек и возможных результатов, ринуться на врага. В Декабре не было ни достаточно большой надежды, ни чрезмерного отчаяния. За исключением нескольких шахт [33] .

32

От ZOMO – «моторизованные отряды гражданской милиции» (МОГМ), так назывался тогдашний польский ОМОН.

33

В частности, имеется в виду шахта «Вуек» («Дядюшка») в Катовице – место кровавого усмирения 16 декабря 1981 г. забастовки шахтеров, начавшейся сразу после введения в Польше 13 декабря 1981 г. военного положения в знак протеста против его объявления. Под огнем спецчастей милиции (ZOMO), а также армии 9 шахтеров погибли, свыше 20 были ранены. В 1982 г. суд счел применение огнестрельного оружия обоснованным той угрозой, которая якобы существовала для жизни милиционеров. В 1989 г. следствие против организаторов и исполнителей побоища было возобновлено, и в мае 2007 г. третий по счету процесс признал полтора десятка подсудимых виновными.

Если через парочку месяцев, через год будет принято решение о всеобщей забастовке, на что станут рассчитывать его инициаторы? На надежду? Надежду на что? Или же на отчаяние? Но можно ли какие-нибудь коллективные акции, продуманные и скоординированные, строить на отчаянии?

Допустим, однако, на минутку, что всеобщая забастовка имеет место и продолжается, что ею действительно охвачены крупнейшие заводы и фабрики, что система коммуникаций, созданная нелегальной «Солидарностью», оказалась в состоянии нейтрализовать декабрьскую тактику властей [34] . Насколько долго может и должна продолжаться такая забастовка? Нередко можно столкнуться с твердой убежденностью, что забастовка вынудит противников вступить в переговоры. А если нет, если они позволят забастовке продолжаться? Эта ситуация хорошо известна на Западе в масштабах одного предприятия или отрасли. Предприниматели отказываются от переговоров, рассчитывая на срыв, а затем и полный провал забастовки. Почему бы коммунистическому государству не действовать точно таким же способом?

34

Имеется в виду отключение на несколько дней телефонов и других средств связи, а также резкое ограничение транспортного сообщения, осуществленное польскими властями одновременно с введением военного положения.

Итак, что произошло бы, если бы забастовка продолжалась, оставляя все меньше надежды, поскольку ее цель ведь, напомним, состояла в понуждении властей к ведению переговоров с обществом об условиях прочного внутреннего мира? Так вот, последствия такой забастовки могли бы в итоге оказаться драматическими даже при той маловероятной гипотезе, что ее течение носит мирный характер и никак не нарушается властью. Лишь тогда мог бы возникнуть после-повстанческий психоз; чувство поражения, отчаяния и безысходности могло бы охватить широкие круги общества. Да и что еще остается после того, как расстрелян последний патрон?

Ни примирения, ни восстания

Название этой статьи – «Между примирением и восстанием» – очерчивает границы, между которыми в Польше мечется независимая политическая рефлексия о будущем и о том, что надлежит делать. Мы старались показать, что обе крайние концепции лишены реализма и – по разным причинам – опасны.

Польская политическая мысль должна освободиться от ограничений, которые налагает миф о часе 0 – когда, как это случилось два года назад, за общий стол усаживаются представители обеих враждующих между собой сторон. Ей следует также отбросить иллюзии насчет часа X – повстанческого или забастовочного порыва (причем до конца неизвестно, действительно ли между ними существовала бы разница на практике), с помощью которого удастся принудить властителей уважать права граждан. Единственный радикальный выход из «безвыходной ситуации», который можно себе вообразить, был бы для народа трагическим, поскольку он способен осуществиться исключительно через подавление народного сопротивления посредством насилия.

Сегодня первая обязанность людей, ответственных за Польшу по причине своего авторитета, – называть вещи своими именами, не допускать никакой путаницы, которой могут воспользоваться только коммунисты. Такой ясности не способствует, например, официальное коммюнике Совместной комиссии правительства и епископата, выпущенное после ее заседания 8 июня 1982 года и доведенное до общества через прессу, где мы, в частности, читаем: «Подтверждая свою неизменную позицию о необходимости общественного примирения и национального согласия, Совместная комиссия указала, что их необходимым условием является решение не только политических, но и хозяйственно-экономических проблем». Неудачно выбранные слова как бы внушают мысль о том, что между Церковью и властями нет разницы в позициях по вопросу примирения и тех условий, от которых зависит его достижение. К счастью, епископат и примас достаточно часто высказывались на ту тему, чтобы общественность знала, насколько фальшива подобная интерпретация.

Однако на уста так и просится целая серия вопросов: а имеются ли у людей, которые обладают высочайшим авторитетом в стране, реальные данные для того, чтобы сейчас, в нынешней ситуации верить в возможность соглашения с властью? Если да, то на каких условиях? На тех ли, которые были сформулированы Общественным советом при примасе? Если же эти люди считают, что шансы на соглашение в настоящий момент отсутствуют, то разве их основная обязанность не состоит в том, чтобы искренне сообщить об этом обществу?

Поддержание иллюзий не способствует предотвращению опасности братоубийственной войны; слова о примирении снашиваются, стираются, начинают звучать пусто и бессодержательно, подвергая тех, чья роль особенно важна в нынешние времена испытаний, риску умаления их авторитета.

Между примирением и восстанием – сегодняшний ответ на этот классический польский вопрос должен звучать так: ни восстания, ни примирения. Нечего рассчитывать на мир, потому что власть ждет не согласия на компромисс, а акта безоговорочной капитуляции. Нельзя также рассчитывать на открытую войну, выиграть которую невозможно.

Жажда свободы, искусство сопротивления, обретенное народом во времена рабства, мудрость подлинных лидеров позволяли после войны прокладывать самые разные пути, ведущие к большей автономии индивидуума и общества. Результатом общественного давления стало ограничение того поля, которое контролировалось коммунистическим государством; возникали все более многочисленные острова свободы. Народ всегда использовал ослабление насилия, чтобы напоминать о своих правах на принятие решений по поводу собственной судьбы. Поляки стремились лишать партию того, что она считала своим наследством, обобществляя – в результате коллективных действий – публичную жизнь: создавали для этой цели союзы, движения, организации, придавали подлинную жизнь официально существующим структурам, требовали допустить к работе профессиональные и территориальные органы самоуправления. Когда же возможности такого обобществления посредством коллективного сопротивления уменьшались, люди стремились лишать партию ее возможностей, стремились расширять границы существующей свободы с помощью реприватизации различных фрагментов общественной жизни, принимать на себя индивидуальную ответственность и контроль над собственной жизнью.

Я не утверждаю, что все эти пути равнозначны; наверняка не каждый из них в равной мере эффективно способствует борьбе с чуждым строем. Но сегодня, однако, нет столбовой дороги от советизма к свободной и демократической Польше. Приближение к ней может являться только и исключительно следствием упорного продвижения по всем возможным путям и маршрутам.

Польский народ пребывает сейчас в одном из весьма критических моментов своей истории. После надежд 70-х годов на благосостояние страна скатилась до уровня бедности, непонятного большинству ее жителей. Явное, циничное насилие закрыло необычный для коммунистического строя период свободы. Это двойное и чрезвычайно болезненное падение. От Церкви и общественных лидеров, от создания настоящего подпольного общества, которое будет способно удовлетворять многообразные потребности поляков и с помощью ежедневно ведущейся борьбы создавать перспективы восстановления утраченных свобод, в большой мере зависит, окажется ли Декабрь’81 всего лишь одной проигранной битвой или же катастрофическим поражением, предвещающим долгую ночь.

Потребность в разговоре 1992

Октавио Пас когда-то диктатуру назвал режимом монолога и мавзолея. Ибо диктатуру всегда характеризует отказ от диалога и пристрастие к ритуализированной обрядности.

Следы авторитарной культуры можно найти и в нашей публичной жизни. Здесь мы тоже часто имеем дело с отказом от диалога – с наглостью истин, признаваемых безусловными. И у нас мы нередко сталкиваемся с пустой обрядностью, которая заменяет усилия по поиску правды.

Фонд, которым я имею честь руководить, очень хочет быть местом встреч людей с разными направленностями мышления и действия, особенно политиков и интеллектуалов. Наша цель состоит не в поиске согласия – для этого служат другие места и другие институты. Мы хотим содействовать взаимопониманию, приятию существующих различий и уважению к иным точкам зрения, отличным от собственной. Поскольку именно в этом заключаются условия, необходимые для демократической культуры.

Основные, принципиальные линии политических и интеллектуальных разделений в Польше и других посткоммунистических странах касаются формы будущего и выбора пути, ведущего к этому будущему. По-разному понимается и та Европа, к которой все хотят двигаться. Иначе видятся контуры экономики и структура политических институтов. Существуют различия в диагнозах текущей ситуации и в рекомендуемых терапевтических методах.

Различается также оценка коммунистического прошлого. Можно очертить две экстремальные, диаметрально противоположные альтернативы, хотя, как всегда, большинство людей, берущих слово на данную тему, позиционируют себя между обоими этими крайностями.