Так говорила женщина

Вторая девушка, та, что со светлыми волосами, все еще стояла на лестничной площадке; она огорченно обратилась к Кларе:

— Тогда давай все-таки не пойдем!

Клара панибратски приобняла колченогую старушку:

— Лизике, Лизике, вот моя подружка. Ее зовут Ирен, но у нее сидит в голове блажь, чтобы ее называли Чире и писали имя на старый манер. Мы зайдем, погостим у вас.

— Замечательно! Еще и полседьмого нет... Я заварю вам чаю, хорошо? Еще осталось немного фазана и компот.

— Очень хорошо, — ответила Клара и задумалась. А потом вдруг поцеловала маленькую некрасивую Лизу.

— А знаете что, милая Лиза? Давайте вы исполните обещание, что давали мне давным-давно. Достаньте и покажите нам платья, все театральные платья.

— Хорошо, — после некоторого колебания сказала та, — только с ними надо аккуратно. Прошу! Верхнюю одежду можете оставить в моей комнате.

Чире уже проскользнула внутрь и наметанным взглядом незабудковых глазок изучала маленький салон в японском стиле. Рисовая бумага, фарфор, на большом круглом подносе из бронзы чудесная гравировка, а вот

лакированные безделушки с перламутровой инкрустацией ничего не стоят.

— Чире, иди сюда... Скорее!

На цыпочках они прошли через полутемную спальню, затем еще через одну, где четыре чудесных малыша мило посапывали в кроватках, и слабый теплый запах поднимался от их здоровеньких тел, искупанных в мыльной воде. Дверь в гардеробную была отделена от столовой старомодным пологом из восточного ковра.

*

Все трое зашли туда.

Девушки расположились на оттоманке перед высоким трельяжем, а Лиза начала копаться в широких неглубоких шкафах, что стояли в ряд у стены. Сначала она вытащила домашний капот бледно-жемчужного цвета. Свободного кроя, из невероятно мягкой плиссированной ткани, со свисающим рукавом с разрезом — казалось, он сбежал со швейного стола незаконченным. Подруги равнодушно похвалили его.

— Что такое? Да вы примерьте! — рассмеялась Лиза и быстрым, ловким, размашистым движением закрепила наряд на плечах Чире. Затем собрала лучом складки светлой ткани, потянула вперед, слегка защепив, и с торжествующим видом указала на зеркало. По Лизе было видно, что в лучшие времена она работала в театре костюмершей.

Чире, крошечное светловолосое создание, вскрикнула от радости. В отражении парила очаровательная копия Терпсихоры: волны изгибистых линий удачно вытягивали великолепную пышную фигуру, тысячи шелковых оборок обрамляли стройные щиколотки, словно складчатый пышный бутон розового мака, а лента под маленькой грудью была затянута простеньким, но изысканным ампирным бантом.

— Боже мой, боже мой! А мне-то всегда казалось, что я коренастая!

— Может, так и есть, если корсет надевать, — согласилась Лиза и снова потянулась к шкафу. — А вот это больше подойдет барышне Кларе.

Она держала в руках бордовую амазонку из «Истории бедного юноши», и Кларе пришлось снять платье, чтобы примерить костюм.

Баронесса, по-видимому, носила его в бытность провинциальной актрисой, когда еще была такой же стройной и ладной, как ее племянница. Но какой великолепный крой! Наряд почти полностью прикрывал длинноватую шею девушки и восхитительно облегал высокую грудь и сильные плечи, а цвет оживлял смугловатую кожу. Она откинула короткий шлейф слегка напряженным движением, исполненным природного благородства, и застыла перед зеркалом. Глаза ее сверкнули, девушка сжала и без того тонкие губы и молча вгляделась в отражение. Затем вдруг резко расстегнула крючки и стянула платье.

— Что проку? — прошептала она с горечью.

— Будет еще у тебя возможность в таком походить! — сказала Чире. — Когда станешь врачом и разбогатеешь, сможешь заниматься верховой ездой.

— О да, скакать из одной румынской деревни в другую ради рецептов на двадцать крейцеров — дома люди скорее знахаркам поверят, чем мне.

— Может, тебя отправят в город. И вообще — вдруг тебя возьмет в жены какой-нибудь знатный господин!

— Э!..

Снова настала очередь Чире. Ей досталось свободное белое платье, короткое, как на девочку, пошитое из жесткого тяжелого сукна, словно для конфирмации. Просто невозможно было не поднять к губам сложенные как для молитвы руки и не улыбнуться зеркалу! Ткань плотно облегла фигуру, а затем застежки разошлись, и простое, невинное платье послушницы явственно обрисовало все формы цветущего женского тела.

— Господи! — воскликнула Клара. — Как тебе идет, курносая ты пародия на невинность! Хитрая обезьянка — звонкий персик, смеющееся яблочко, затаенная циничная насмешка, дьяволица в белом.

— «Монастырь мне дом родной!» — затянула со смехом Чире и начала порхать в танце перед зеркалом. Но затем и она внезапно приуныла.

— Вот ты жалуешься... Кто бы говорил! А подумай только, что будет со мной. Попаду в сонную сельскую глушь, буду преподавать домашнее хозяйство и химию. Светские барышни там должны сидеть с чопорным видом, словно аршин проглотили; супруга вице-губернатора дает обеды, а на каждую из пятерых девиц приходится по любезному судебному секретарю или кому-нибудь в этом роде, все девицы глаз с него не спускают, ревнуют, и если кто из зависти решит его заполучить, то горько пожалеет, потому как оно того не стоит. Мамочки же сидят кружком, подавшись вперед, но косят глазом в сторону, как гусыни, будто ждут указки цехового мастера, чтобы встать или сесть; а меня все будут поносить и проклинать, потому что сижу и стою и хожу как мне угодно, люблю мужчин, которые лучше других, не навожу порядок в платяном шкафу и не умею готовить. В конце концов я испугаюсь и стану такой же.

— Да ты всегда пугаешься. Будь у тебя хоть капля ума, ты бы уже давно пошла в актрисы.

— Ты же знаешь, мой опекун!..

— О... да что твой опекун?

Тем временем Лиза достала свободные пальто, отороченные лебяжьим пухом. Конечно, это был просто яркий реквизит: в «Федоре» или в «Маргарите Готье» великая актриса сбрасывала их с плеч с небрежностью герцогини, хотя настоящие герцогини никогда бы такое не надели. Но как выигрышно эти наряды подчеркивали одни движения и идеально скрывали другие! Раз надев их, обе девушки уже не могли с ними расстаться.

— Нам еще не пора? — спросила Чире.

— Я ведь предупредила всех, что мы идем в театр. Успокойся.

— Тут еще есть платья, одно другого краше! — воскликнула Лиза и открыла следующий шкаф. — Ее благородие получила их на этой неделе из гардероба одной принцессы.

— Как это?

— Ну, она не покупает все новое, это невозможно — слишком много нужно одежды. Платье за тысячу форинтов она приобретает за двести пятьдесят, если до этого его надевали на какой-нибудь придворный бал. Для этого даже есть специальные маклеры.

И вот две взволнованные, жадные до жизни, любопытные и удивленные студентки начали примерять старые платья принцессы. Они чуть не задохнулись от восторга: их собственная красота, которой они раньше не могли уделить достаточно внимания, открылась им, стала заметнее и ярче. Так в этом, значит, весь секрет? Поэтому так божественно легки, изысканно эффектны, прекрасно гармоничны великие актрисы, большие кокетки и благородные дамы? Пусть зайдут и взглянут на них! И подспудная безымянная горечь сдавливала горло, когда они в спешке набрасывали друг на друга парчу, кружева, шелка. Добрая Лиза с азартом предавалась прежнему ремеслу: одним движением поправляла прически, взбивала волосы драматичной копной, закручивала в кокетливые локоны или приглаживала, чтобы придать серьезный и кроткий вид. Ее рукам словно вернулись былая сноровка и творческий жар — она была счастлива.

Девушки закончили наряжаться и вместе встали у зеркала. На Чире снова было домашнее платье, светло-голубое; свободная, невесомая цветная ткань красиво выделяла все изгибы ее необычной фигуры. Платье, пошитое из тончайшего шелка, было богато украшено роскошным кружевом цвета слоновой кости, а в волосы была на греческий манер вплетена синяя лента, охватывающая лоб. Клара надела зеленый бархатный пеньюар Марии Стюарт со стоячим воротником из белого кружева, расшитый сверкающей золотой нитью, диадема из фальшивых изумрудов мерцала в темных волосах. Девушки взялись за руки и, позабыв обо всем, любовались собой...