Так говорила женщина

— Я не сплю, я настоящая! — завизжала бедняжка и машинально отстранилась. Когда я потянулась к ней, чтобы схватить ее и проверить, так ли это, Марика с воплем ужаса побежала прочь, через темную веранду прямо к матери, а я устремилась за ней.

Мама сидела у лампы и штопала одежду. Как две сумасшедшие, мы бросились к ней в объятия, и ей пришлось долго утешать и гладить нас, покуда судорожный плач не перешел в тихие всхлипы. Марика и после встревоженно глядела на меня, хлопая большими круглыми глазами. Тут пришел дядя, мамин брат, улыбчивый священник с красным лицом; мы поведали свою историю и ему.

— Какая фантазия, — озадаченно воскликнул дядя, — какая богатая фантазия! А ведь так и появлялись еретические секты! Ах ты маленькая ведьма, на костер бы тебя!

Но произнес он это с улыбкой и продолжил курить трубку. Мама тоже улыбнулась — а кто может быть мудрее нашей мамочки? В тот же день она устроила нам перед сном «ощип» в большой эмалированной ванне. Как было приятно плескаться на ночь в теплой воде с мыльной пеной, чувствовать прикосновение мягких маминых рук, смеяться, пребывая в радостном настроении, которое мама создавала заранее! А затем — укладываться в мягкую чистую постель, вести умные разговоры, спокойно, серьезно, громким голосом читать молитву, а мамочка оставалась в комнате, пока мы не заснем.

И все-таки мы еще некоторое время тяготились тенью таинственного. Расскажу, как она в конце концов исчезла.

Наступило последнее воскресенье перед Адвентом; у нас было заведено, что деревенские в это время устраивали пирушку, что-то вроде масленичных гуляний. Напоследок перед постом пекли пончики, ели сладкую кукурузную запеканку, танцевали, кутили в людской. Так было и в тот день. Мама и дядя с добродушным снисхождением поглядывали на этот балаган. Вдруг в комнату вбежала хихикающая служанка Мари и в восторге крикнула нам:

— Будьте так любезны — вечер добрый — выйти: там во дворе — Человек-Никогда! Ваш человек, барышни, взгляните скорее.

К этому моменту вся дворня знала легенду о волшебном существе и потешалась над нею.

Я посмотрела на Марику с недоумением, а она на меня — с испугом. Уже довольно давно мы не упоминали в разговорах Человека-Никогда. Но мама по-доброму улыбнулась глупой Марике, а дядюшка медленно поднялся, не выпуская трубки, так что мы тоже вышли наружу, держась за руки Мари.

В конце веранды, откуда-то со стороны конюшен и людской слышались галдеж и радостный шум. Там стоял длинный шест с насаженной на него огромной полой тыквой. На ней вырезали нос, глаза, уши, выложили изнутри красной пергаментной бумагой, а в середину поместили зажженную свечу. Получилась странная, гротескная, нелепо ухмыляющаяся физиономия, которая при этом выглядела по-дурацки и совершенно прозаично. Дворня кричала и галдела вокруг нее, мужики лезли к женщинам и обращались к скалящемуся чучелу с какими-то глупостями. Человек-Никогда!

Мы с Марикой переглянулись и тоже расхохотались — развязно, глупо, по-простецки — как же это было здорово!

В этот день наш деспотичный призрак перестал существовать. Мы посмеялись и больше никогда о нем не говорили.