Так велела царица

И говоря это, черноглазый Мартынъ проворно закрылъ дверь, потушилъ лучину и, чутко прислушиваясь, къ тому, что длалось на улиц, поминутно смотрлъ въ окно.

Но за окномъ все было тихо. Весь Дагобенъ (такое названіе носила деревушка, гд происходило описываемое событіе) очевидно спалъ уже крпкимъ сномъ въ этотъ поздній часъ. Ни шороха, ни звука…

III.

КАКЪ безумная, металась по своей убогой избушк крестьянка, испуганная словами сына. Она то хватала посуду и безъ всякой цли разставляла ее, то подбгала къ своимъ сыновьямъ и, обнявъ ихъ, прижимала къ себ, шепча молитвы. Слезы отчаянія лились изъ ея глазъ. Девяти лтній Ванюша тоже горько плакалъ, глядя на мать. Лишь Мартынъ угрюмо хмурилъ свои темныя брови и крпко сжималъ свои еще дтскія руки.

И вдругъ глаза его блеснули твердой ршимостью.

— Не бойся, матушка! Я никому не позволю тебя обижать! — произнесъ онъ сурово, какъ взрослый. — пусть Ваня ложится спать… да и ты тоже ложись… Я лягу у порога и защищу тебя, если явятся враги.

— Нтъ, нтъ! Не до спанья сегодня, милый! — прошептала въ отвтъ ему его несчастная мать. — Вдь каждую минуту сюда могутъ явиться солдаты…

Она не договорила… Ясно и гулко донесся до ихъ слуха топотъ лошадиныхъ копытъ, разомъ нарушившій мертвую тишину дагобенской улицы.

— Господи Боже! — въ ужас вскричала Марія, — это они! Мы пропали, дти! Они сію минуту ворвутся къ намъ…

И она упала на колни посреди избы, крпко прижимая къ груди своихъ сыновей. Слезы обильно струились но испуганному личику Ивана, въ то время, какъ Мартынъ, сжимая кулаки и сердито нахмуривъ брови, внимательно глядлъ на дверь…

Этотъ смлый, отважный мальчикъ ршилъ во что бы то ни стало защитить мать и брата отъ грозящей имъ опасности.

Между тмъ, ясно послышались отдльные звуки, возгласы… Еще минута, другая, и сильный ударъ въ дверь потрясъ ветхую избушку всю до основанія.

— Эй, кто тамъ? Открывай живе! — послышались голоса за порогомъ.

— Мы погибли! — прошептала въ ужас крестьянка, еще крпче прижимая къ себ своихъ сыновей.

— Слышишь, отворяй скоре! — прокричалъ грубый голосъ за дверью, — а то мы разнесемъ вашу хату!

И снова посыпались удары одинъ за другимъ. Ветхая дверь не выдержала, затрещала и тяжело рухнула на полъ.

Въ ту же минуту шесть вооруженныхъ солдатъ ворвались въ горницу. Впереди всхъ находился сержантъ, начальникъ отряда.

— Ты Марія Скавронская? — обратился онъ къ испуганной хозяйк.

Та хотла отвтить и не могла. Страхъ, ужасъ, отчаяніе сковали уста несчастной женщины. Въ ту-же минуту черноглазый мальчикъ выскочилъ впередъ и, весь пылая гнвомъ, крикнулъ сержанту:

— Не трогай мою мать, господинъ. Я никому не позволю ее обижать. Вы взяли отъ насъ отца и думаете, что теперь матушка беззащитна? Нтъ, пока живъ я — Мартынъ Скавронскій, никто не посметъ обидть ее!..

— Вотъ такъ защитникъ! — грубо расхохотался сержантъ, — самого отъ земли едва видно, а туда-же. Связать его!.. — коротко приказалъ онъ солдатамъ.

Двое изъ нихъ бросились къ мальчику, и въ тотъ же мигъ Мартынъ почувствовалъ себя связаннымъ по рукамъ и ногамъ.

Остальные солдаты, исполняя приказаніе своего начальника, подошли къ крестьянк и младшему ея сыну и, схвативъ ихъ за руки, потащили вонъ изъ избы.

— Куда вы ведете насъ? — прерывающимся голосомъ вскричала Марія, въ то время какъ Мартынъ длалъ невроятныя усилія, чтобы сорвать съ рукъ туго охватывающія ихъ веревки.

— Намъ приказано доставить васъ всхъ къ главному начальнику здшняго края, князю Рпнину, — отвтилъ сержантъ. — А больше мы ничего не знаемъ… Говорятъ, сама царица велла, чтобы вы были доставлены къ князю… Мы ослушаться не можемъ… Наше дло — исполнить приказъ.

Въ горницу ворвались шесть вооруженныхъ солдатъ…

У крыльца стояла крытая кибитка. Въ нее усадили маленькую семью и повезли по улиц Дагобена, гд было тихо и спокойно попрежнему, и никто не зналъ о бд, случившейся въ эту ночь съ бдной Маріей Скавронской такъ звали крестьянку) и ея двумя сыновьями.

IV.

НЕДЛЮ спустя посл того, какъ изъ маленькой деревушки Дагобенъ была увезена крестьянка съ двумя сыновьями, въ одной изъ пышныхъ залъ царскаго дворца въ Петербург происходилъ такой разговоръ:

— Ну, что? Ты исполнилъ, князь, мое приказаніе?

— Все исполнилъ, матушка-государыня… Уже сегодня утромъ, на зар, всхъ троихъ привезли къ намъ въ Петербургъ. И, какъ угодно было теб, государыня, никто въ Дагобен не знаетъ, гд они теперь…

— Спасибо, князь, спасибо!

Этотъ разговоръ происходилъ между императрицею Екатериною Алексевною и главнымъ ея министромъ и исполнителемъ ея приказаній, свтлйшимъ княземъ Александромъ Даниловичемъ Меньшиковымъ.

Это было 180 лтъ тому назадъ, вскор посл смерти императора Петра Великаго. Незадолго до своей кончины царь заявилъ, что такъ какъ у него нтъ сына-наслдника, который могъ бы стать царемъ, то онъ желаетъ, чтобы государствомъ управляла, посл его кончины, его возлюбленная супруга, царица Екатерина Алексевна.

И желаніе царя было исполнено: посл смерти Петра, знатные вельможи провозгласили вдову царя русскою императрицею и ршили, что она будетъ править государствомъ.

— Ты знаешь, князь, — снова обратилась императрица къ Меньшикову, — что я давно уже хотла, чтобы мои родственники находились здсь, при мн… Теб вдь извстно, князь, что по рожденію я такая же простая крестьянка, какъ и вс другіе жители Дагобена… Тамъ я родилась, тамъ прошло мое раннее дтство… Въ юные годы меня, по бдности, отдали въ семью лютеранскаго священника пастора Глюка. А когда русскія войска заняли нашу Лифляндію, я съ пасторомъ попала въ плнъ. Покойный мой великій супругъ, царь Петръ Алексевичъ, отличилъ меня и сдлалъ своею женою, сдлалъ русскою царицею… Онъ могъ выбрать себ въ жены знатную принцессу, но предпочелъ меня и не посмотрлъ на то, что я родомъ простая крестьянка… И изъ крестьянки и плнницы я стала супругой государя. Ставъ царицею, я не забыла, что у меня остались, тамъ, въ деревн, бдные. родственники. И вотъ я ршила, чтобы они были привезены сюда… Но все это приходится длать тайкомъ отъ людей, никто не долженъ пока знать, что у теперешней императрицы Всероссійской есть родственники простые крестьяне… И такъ уже много люди болтаютъ зря о моемъ происхожденіи… А если-бъ ихъ увезли открыто, весь Дагобенъ узналъ-бы, а за нимъ и вся Лифляндія, а этого нельзя. Не хочу я этого… — заключила государыня, строго нахмуривъ свои черныя брови. — А теперь, — произнесла она посл минутнаго раздумья, — прикажи, князь, дворцовому начальнику, чтобы онъ позаботился о нашихъ плнникахъ…

Пусть ничего не жалетъ… Пусть нарядитъ ихъ въ роскошныя платья и дастъ имъ полную свободу гулять по дворцу… Я увижусь съ ними случайно, чтобы не испугать ихъ какъ-нибудь… Ахъ, князь! Радуется мое сердце… Вдь родные они мн, брата Карла жена и дти… Никого нтъ у меня ближе ихъ на свт, князь!

На минуту лицо императрицы затуманилось. Точно легкое облачко покрыло его. И вдругъ, снова, оно озарилось чудной, ласковой улыбкой.

— Смотри же, князь, хорошенько распорядись насчетъ моихъ милыхъ плнниковъ, — произнесла государыня, протягивая князю руку для поцлуя, — я хочу, чтобы роскошью невиданной и почетомъ окружили съ этого дня и мальчиковъ, и ихъ мать и чтобы воспитатели занялись ими, научили ихъ, какъ надо вести себя въ царскомъ дворц и среди вельможъ. Исполнишь это, князь Александръ Даниловичъ?

— Исполню, государыня, все въ точности, согласно твоей вол,—почтительно кланяясь отвтилъ князь.

— И еще, — прибавила государыня, — скажи, кому слдуетъ, что я обоихъ моихъ плнниковъ ршила сдлать графами. Отнын они должны называться графами Скавронскими, а мать ихъ графинею. Понялъ, князь?

— Понялъ, государыня. Все будетъ исполнено, какъ ты приказать изволила.

И съ новымъ низкимъ поклономъ свтлйшій князь Меньшиковъ покинулъ кабинетъ императрицы.