Так велела царица

Теперь двушка съ любопытствомъ разглядывала обоихъ мальчиковъ, все еще не переставая смяться.

Наконецъ, она замолкла. Быстрыми, легкими шагами она подбжала къ Мартыну и, положивъ ему руку на плечо, сказала:

— Что-же ты не здороваешься со мною, черноглазый красавчикъ?

Но черноглазый красавчикъ, не говоря ни слова, поднялъ кулакъ и съ самымъ серьезнымъ видомъ погрозилъ имъ двушк.

Что ты грозишься, глупый мальчикъ? — еще громче, еще веселе смясь, вскричала та.

Но съ тмъ-же серьезнымъ видомъ, далеко однако не сердитымъ, Мартынъ опустилъ кулакъ и вмсто него сдлалъ двушк уморительнйшую гримасу.

Та такъ и покатилась со смху.

— Да что съ тобою? — захлебываясь отъ прилива обуявшаго ее хохота, спросила она. — Что ты выкидываешь-то?

— Ну вотъ, отлично. Больше не буду, — не слушая ея насмшливаго смха, самымъ спокойнымъ тономъ отвчалъ Мартынъ. — Теперь я знаю: ты не изъ стекла, и не зеркальная какъ т мальчишки… и не будешь передразнивать меня. Теперь здравствуй! — произнесъ онъ еще боле серьезно и протянулъ руку веселой красавиц.

На лиц двушки заиграла милая, добродушная улыбка.

Она снова засмялась на слова Мартына, но тотчасъ же сдержалась и произнесла, ласково погладивъ его по щек:

— На этотъ разъ ты не ошибся. Я не зеркало. Твоя правда… Но не бойся, однако. Теб не достанется. Я скажу государын-цариц, что сама разбила ея зеркало… А ты только будь умникомъ впередъ и смотри, не трогай здсь ничего руками и не шали. Слышишь?

— Слышу! — отвчалъ покорно Мартынъ. — Постараюсь не шалить и ничего не трогать… Но скажи, однако, кто ты и какъ тебя зовутъ?

— Зовутъ меня Лизой! А ты смотри, помни свое общаніе! — погрозила ему лукаво двушка и съ быстротою молніи исчезла за дверью.

И снова маленькіе графчики остались одни.

X.

ПОЙДЕМЪ, посмотримъ, что будетъ дальше, вонъ въ той горниц! — шепнулъ Мартынъ брату, и, взявшись за руки, оба мальчика кинулись бгомъ въ просторную, свтлую комнату, всю уставленную цвтами въ расписныхъ горшкахъ и кадушкахъ. Посреди комнаты былъ сдланъ фонтанъ, который билъ подъ самый потолокъ звонкою струею. На окнахъ стояли клтки съ диковинными птицами съ розовыми брюшками и зелеными хвостиками. Мальчики подошли было къ одной изъ клтокъ, и вдругъ Иванъ дико вскрикнулъ и въ страх закрылъ лицо руками.

У двери горницы стоялъ страшный черный человкъ, съ ярко-красными губами, какъ-то смшно выпяченными впередъ, широкимъ, сплющеннымъ носомъ и съ блыми, сверкающими блками глазъ, рзко выдляющимися среди общей черноты лица и тла.

— Это, наврное, самъ дьяволъ! Гляди! гляди, какой страшный! — шепталъ, весь дрожа съ головы до ногъ, Ваня, въ страх прижимаясь къ брату. Но тотъ уже во вс глаза смотрлъ на чернаго человка, который стоялъ неподвижно, какъ статуя, и въ свою очередь впивался взглядомъ въ обоихъ мальчугановъ.

Мартынъ смло сдлалъ шагъ впередъ по направленію къ черному человку, въ то время, какъ Ваня, убжавъ въ уголъ комнаты, оставался тамъ ни живъ, ни мертвъ.

Съ минуту-другую Мартынъ стоялъ, не двигаясь, въ нсколькихъ шагахъ отъ чернаго человка и внимательно разглядывалъ невиданное имъ до сихъ поръ зрлище.

Вдругъ Мартынъ весело расхохотался:

— Не бойся, Ваня, это не живой человкъ, а просто черная кукла… Знатная кукла, что и говорить! Подойди — погляди-ка!

— Ни за что не пойду! — послышался изъ угла испуганный дрожащій голосокъ. — Я боюсь.

— Да онъ и не движется… глядь-ка… Кукла какъ есть! Ахъ, ты, глупенькій!

И, чтобы придать храбрости брату, Мартынъ подбжалъ къ нему, схватилъ его за руку и потащилъ къ черному человку.

— А вотъ ты сейчасъ убдишься, что это просто кукла!.. — говорилъ онъ и въ то же время, прежде чмъ Ваня усплъ сказать что-либо, подскочилъ къ черному человку и изо всхъ силъ ущипнулъ его за ногу.

Черный человкъ ожилъ мгновенно. Короткій, рзкій крикъ огласилъ комнату. Черная, словно вымазанная сажей, нога приподнялась и однимъ хорошимъ пинкомъ поддала Мартына такъ, что тотъ сразу очутился въ противоположномъ углу комнаты и растянулся во всю длину.

Лежа на полу, Мартынъ съ глуповато-растерянной улыбкой смотрлъ во вс глаза на чернаго человка и говорилъ съ самымъ сконфуженнымъ видомъ:

— А и впрямь живой… Живой и есть, коли лягается…

— Я говорилъ, я говорилъ теб! А ты не слушалъ! — чуть не умирая со страха лепеталъ ему, стуча зубами, младшій братъ. — Побжимъ-ка отсюда скоре, а то онъ, кто его знаетъ, начнетъ лягаться снова. Только надо пробжать мимо такъ скоро, чтобы онъ не усплъ схватить насъ…

И оба мальчика со страхомъ посмотрли въ сторону чернаго человка. Но тотъ уже снова точно окаменлъ и не обращалъ на нихъ ни малйшаго вниманія. Только черные, какъ угольки, и круглые, какъ вишни, зрачки ходили по блому полю глазного яблока, подобно часовому маятнику, да алыя губы оттопырились еще больше въ веселую насмшливую улыбку.

— Вишь ты, смотритъ! — подталкивая Мартына, прошепталъ Ваня.

— Ничего, не бойся! А мы все-таки пробжимъ! — также шопотомъ отвчалъ тотъ. — Только смотри, не звай. Разъ, два, три! — отсчиталъ Мартынъ.

— Три! — эхомъ повторилъ Ваня. И, не чуя ногъ подъ собою, оба мальчика бросились во всю прыть мимо чернаго человка, перескочили порогъ и ворвались, какъ ураганъ, въ слдующую горницу.

— Чего вы испугались? — послышался за ними голосъ чернаго человка, — я такой же человкъ какъ вы, только кожа у меня черная, потому что я родился въ стран, гд солнце очень припекаетъ. Я — арапъ государыни…

Они бросились мимо чернаго человка…

Но мальчики не слышали его словъ и бжали безъ оглядки.

XI.

ОТЧАЯННЫЙ вопль и звонъ чего то упавшаго на полъ остановилъ бжавшихъ мальчиковъ. Передъ ними предстало испуганное на-смерть лицо стараго камердинера. У ногъ послдняго лежало опрокинутое блюдо. Все его содержимое валялось на полу, распространяя вокругъ себя теплый паръ и удивительно пріятный запахъ.

— Что вы надлали, ваши сіятельства! — съ отчаяніемъ лепеталъ камердинеръ. — Вы изволили наскочить на меня и сбить меня съ ногъ, пока я несъ любимое жаркое государыни… И теперь его нтъ! Что мн длать! Что мн длать! Если-бъ вы только знали, что ожидаетъ меня за это!

Но мальчики и не слышали этихъ жалобъ: они такъ и замерли отъ неожиданности передъ лежащимъ у ногъ ихъ кускомъ дичи, распространяющимъ вокругъ себя чудесный запахъ.

Особенно Мартыну пришелся по вкусу этотъ аппетитный запахъ. Онъ подмигнулъ брату и, прежде чмъ камердинеръ императрицы могъ остановить его, бросился на полъ по сосдству съ опрокинутымъ блюдомъ и принялся уплетать его съ жадностью проголодавшагося волченка.