Таких не берут в космонавты. Часть 1
Шрифт:
Геннадий вздрогнул, будто я наступил ему на ногу. Он стиснул зубы — я услышал их скрежет.
— А если бы и «полез»? — спросил я. — То… что?
Я развёл руками.
Сказал:
— Геннадий, какое твоё дело до меня и до Клубничкиной? Ты вообще, кто? Её родственник? Или её муж? Какие у тебя могут быть ко мне претензии? С какой стати? Не ты ли, Гена, сейчас «лезешь» не в своё дело?
Тюляев сверкнул глазами. Но он и сейчас не вцепился в мой джемпер, как это во вторник сделал его приятель. Тюляев уже не указывал на меня пальцем — он сжал пальцы в кулак.
Геннадий опустил руку, приподнял
Секунд пять мы молчали, бодались взглядами.
Чёрные волоски на верхней губе Тюляева смешно топорщились, будто иглы ежа. Я улыбнулся.
— Давай, москвич, — сказал Геннадий. — Один на один. Как мужики. Прямо сейчас.
Он приблизился ко мне на полшага.
Я почувствовал: запах одеколона усилился, к нему добавился и запашок табачного дыма.
— Здесь? — спросил я.
Развёл руками. Заметил, как переглянулись браться Ермолаевы.
Почувствовал, как Черепанов дёрнул меня сзади за джемпер.
— Вася, не надо! — сказал Алексей. — Услышат шум. Позовут дружинников. Вас задержат за драку в общественном месте. И отведут в отделение к его папаше. Потом ещё и в школу бумагу пришлют. И в комсомол. Тебе оно надо?
Я не обернулся, всё ещё глядел Геннадию в глаза.
Тюляев пренебрежительно скривил губы. Посмотрел мимо моего плеча. Фыркнул.
— Никого не позовут, — сказал он. — Не ссы, Черепушка. Что ты придумал? А если и позовут…
Геннадий посмотрел мне в лицо.
— Скажешь, москвич, что я первый начал, — заявил он. — Я отнекиваться не стану. А потом уж как-нибудь… разберусь.
Тюляев расправил плечи, выпятил грудь.
Я ухмыльнулся: вспомнил, что мой старший сын вот так же вёл себя перед схватками во время соревнований.
— Вася, не слушай его, — сказал Черепанов. — Здесь драться нельзя.
Я почувствовал, как азартно затрепыхалось у меня в груди сердце. Чуть изменил стойку: шагнул вперед левой ногой, локтем прикрыл печень. Увидел, как поднял руки на уровень груди Тюляев.
Дверь уборной резко распахнулась, в комнату вошли сразу трое парней — уже не школьников. Братья Ермолаевы расступились. Пришлые парни с удивление окинули нас взглядами, прошли мимо нас к кабинкам.
Тюляев шумно выдохнул, словно спустил пар. Его плечи слегка поникли.
Он посмотрел мне в глаза и заявил:
— Ладно, москвич. В понедельник поговорим. Один на один. Без свидетелей. Договорились?
Он всё же ткнул меня пальцем в грудь.
— Договорились, — ответил я.
Ребром ладони отбил его руку в сторону.
Ухмыльнулся и добавил:
— Поговорим, Гена. Если не передумаешь.
Тюляев скривил губы.
— Я не передумаю, — сказал Геннадий. — Даже не надейся, москвич. Слово даю.
Он резко развернулся и зашагал к выходу из уборной. Братья Ермолаевы поспешили за ним.
— … Летом я ездила вместе с мамой в Сочи, — сказала Клубничкина. — Там мы познакомились с настоящей киноактрисой…
Я следил за тем, как Иришка доедала купленное Черепанову мороженое (Алексей отдал ей свою креманку, словно попытался подсластить застывшую на лице Лукиной кислую мину). Я слушал щебетание Светы. Замечал, как с недовольством во взглядах посматривали в мою сторону всё
ещё не покинувшие зал кафе Тюляев и Ермолаевы.«Эмма, мне кажется, что я веду себя неадекватно, — сказал я. — Будто мне сейчас действительно шестнадцать лет. Где моя полученная с годами зрелая мудрость? Где взрослая рассудительность?»
«Господин Шульц, повторите, пожалуйста, запрос».
«Что там повторять? Я и сам вижу, что в работу моего мозга вмешиваются гормоны. Вот зачем я подначивал этого Тюляева? Явно ведь не из-за этой пустоголовой малолетней актрисы школьного театра».
«Господин Шульц, агрессивному поведению обычно способствуют андрогены — так называемые, мужские гормоны. Наиболее активный из всех андрогенов, тестостерон, отвечает за либидо: половое влечение…»
Я посмотрел Клубничкиной в лицо — Светлана мне улыбнулась.
— … У неё было такое красивое платьишко: голубое в белый горох… — говорила Клубничкина, гипнотизируя меня взглядом.
Её колено под столом ткнулось в мою ногу.
«Эмма, а вот полового влечение к этой лолитке я не испытываю. То ли тестостерона во мне недостаточно. То ли он ещё не разъел мой мозг. Думаю, что лучше я уж к математичке под юбку полезу. Чем к этой напомаженной малолетке».
Из кафе я вышел на улицу — словно вырвался на свободу. С превеликим удовольствием вдохнул свежий морозный воздух. Порадовался, что в нём совершенно не пахло сиренью (духами Светы Клубничкиной).
Подставил лицо ветру — совсем не расстроился, когда тот швырнул мне в лицо колючие снежинки.
— Москвич, стой!
Я замер, обернулся на голос. Увидел стоявшего на пороге кафе Тюляева.
Геннадий указал на меня пальцем и напомнил:
— Завтра. Ты и я. Попробуй только не явиться в школу!..
Гена развернулся и скрылся за дверью.
Я заметил тревогу в глазах Иришки.
— Вася, о чём он говорил? — спросила Лукина.
— Василий и Тюляев завтра будут драться, — сообщил хмурый Черепанов. — Из-за Светы Клубничкиной.
Иришка растерянно поморгала, снова взглянула на меня.
— Вася, это правда? Ты завтра подерёшься с Геной? Из-за этой дуры Клубничкиной?
Около Иришкиного лица, словно табачный дым, заклубилось облако пара.
Я пожал плечами, ответил.
— Может, и подерусь. Там видно будет. Вот только не из-за Светы.
Я взглянул на Черепанова.
— Ты уж меня прости, Лёха, но я тебя не понимаю. Ты ведь умный парень. Что ты в ней нашёл?
Черепанов насупился.
Я покачал головой, указал большим пальцем себе за спину, где в кафе за нашим столом остались Клубничкина и её черноволосая подруга.
Сообщил:
— Лёша, это была пытка, а не общение. Честное слово. Мне такое счастье и даром не нужно.
Я подставил Иришке локоть — та взяла меня под руку. Я повёл двоюродную сестру по ступеням.
Черепанов чуть приотстал от нас, но всё же шагал следом.
— Я так и не поняла, — произнесла Иришка. — Вася, объясни. Ты с Геной завтра подерёшься, или нет?
Я снова дёрнул плечом.
— Если Тюляев завтра этого захочет, — ответил я. — Но поверь мне, Иришка: это будет драка не ради Клубничкиной. Мы с Геннадием всего лишь померяемся… выясним, у кого… авторитет больше.