Таких не берут в космонавты. Часть 3
Шрифт:
Я поступил не по-товарищески: оставил Алексея в спальне наедине с двумя обиженными девицами. Потому что прогулялся до продуктового магазина за мороженым. Покупку мороженого единогласно одобрили все, даже Черепанов. Я свой поход объяснил желанием поощрить «хоть так» работников моего «отдела писем». В прихожей я прихватил (из будто бы случайно позабытого там портфеля) финский нож. Финка, завёрнутая в газетную бумагу (взятую там же, в тренерской комнате), перекочевала в стоявшую около входа в магазин «Гастроном» урну с мусором.
Геннадий не обманул наши ожидания: он явился в
Черепанов и Степанова едва ли не хором поинтересовались у Генки, что произошло вчера на вечерней репетиции спектакля.
— А что там произошло? — не понял смысл вопроса Тюляев.
— Ты поговорил с Клубничкиной о том случае с ножом? — спросил Алексей. — Как… всё прошло?
Генка победно улыбнулся.
— Вот вы о чём, — сказал он. — Поговорил.
Тюляев остановился в проходе около шкафа (на границе между моей и Иришкиной частями комнаты), пожал плечами.
— Нормально всё прошло, — ответил Гена. — Иначе и быть не могло.
— Нормально? — переспросил Алексей. — Поэтому Клубничкина не пришла сегодня в школу?
— Её не было в школе? — вполне искренне удивился Тюляев. — Не знал об этом. Не встретил её сегодня на переменах. Подумал, что она прячется от меня после вчерашнего.
— А что случилось вчера? — спросила Иришка.
Генка взмахнул мороженым (развёл руками).
— Ничего особенного, — ответил он. — Мы со Светланой пообщались после репетиции. Спокойно, без ругани. Клубничкина пошла домой живая и здоровая. Во всяком случае, вчера она больной не выглядела: я этого не заметил. Хотя Светлана и расстроилась, конечно. Но иначе и быть не могло: уж очень она перестаралась с этими своими женскими интригами.
— Что ты ей сказал? — поинтересовался Черепанов.
Он положил на стол недочитанное письмо.
— Да почти ничего, — ответил Генка. — Прочёл ей один интересный документ. Только и всего. Попросил, чтобы она забрала документы и перешла в любую другую школу нашего города. У Клубничкиной тётка в гороно работает. Поэтому с переходом в другую школу у Светки проблем не будет. Проблемы у неё случатся, если она останется в своём нынешнем классе.
— Какие проблемы? — спросила Иришка.
— Что за документ ты ей показал? — поинтересовался Алексей.
Мы примерно три секунды наблюдали за тем, как Тюляев ел мороженое и затягивал интригу.
Генка снова взмахнул чуть уменьшившимся в размерах вафельным стаканчиком.
— Это неофициальная бумага, — сказал он. — Я пообещал Клубничкиной, что неофициальной она и останется. Я поклялся Светке, что никому эту бумажку не покажу. Если Светка выполнит моё условие. По-моему, всё справедливо. Я не потребовал от неё ничего невозможного. Так что всё будет хорошо, вот увидите.
— Так что же это за документ? — сказала Лукина. — Гена, ты нам его покажешь?
Тюляев пожал плечами и ответил:
— Никому не покажу. Пока. Потому
что пообещал.Он снова отвлёкся на поедание мороженого.
Иришка прикоснулась к его руке.
— Гена, — сказала она, — так не честно. Мы же умрём от любопытства. Хотя бы намекни нам, чем ты её припугнул.
Генка ухмыльнулся и заявил:
— Документ вам не покажу. Даже не уговаривайте…
Он решительно покачал головой.
Тюляев ухмыльнулся и добавил:
— … Но расскажу вам о том, что в этой бумаге написано.
Он посмотрел на Иришку — полюбовался на радостный блеск её глаз.
Я отметил, что моя двоюродная сестра и Тюляев сейчас будто бы общались друг с другом, не замечали никого вокруг.
Поэтому напомнил о себе, сказал:
— Рассказывай, Геннадий. Мы тебя внимательно слушаем.
Генка кашлянул, посмотрел в мою сторону — он будто только сейчас вспомнил о моём существовании.
— В субботу мы с папиным другом дядей Серёжей Лампасовым ездили домой к Ромке Шипуле, — сообщил Геннадий. — Шипуля сперва отнекивался: говорил, что не был в четверг около нашей школы и никому не угрожал ножом. Ромка поначалу вёл себя борзо, как дядя Серёжа и предсказывал. Но я прочёл ему твоё, Василий, заявление…
— Какое заявление? — спросила Иришка. — Вася, ты написал заявление в милицию? Почему мне об этом не сказал?
Генка покачал головой.
— Вася ничего не писал, — ответил он. — То заявление настрочил я. Под диктовку дяди Серёжи. Дядя Серёжа сказал, что с заявлениями потерпевшего и свидетелей на руках наши дела пойдут веселее, чем если мы явимся к Шипуле только с угрозами. Поэтому я прочёл Ромке Васину заяву. Прочитал свидетельские показания Ермолаевых…
Он взглянул на меня и сказал:
— Сёма и Серёга тоже ничего не писали. Но Ромка-то об этом не знал. Он поначалу выкрутасничал. Но Лампасов объяснил ему, что нападение с ножом — это уже не хулиганство, а покушение на убийство, да ещё и в составе группы, по предварительному сговору. Он сказал, что за такое условки не будет. Сказал, что в этом случае реальный срок практически гарантирован…
Тюляев ухмыльнулся.
— … Дядя Серёжа описал ему, что бывает с такими, как Ромка, в тюрьме. Лампасов был убедителен. Вот тогда Шипуля струхнул. Я сказал Ромке, что он ещё не в тюрьме только потому, что мне жаль Ермолаевых. Ведь они гарантированно пойдут за Романом прицепом. Я сказал, что Сёма и Сергей нормальные парни. Сказал: не хочу, чтобы они пострадали из-за Клубничкиной.
После взятой на поедание мороженого пятисекундной паузы Генка взглянул на Иришку и продолжил:
— Я пообещал Шипуле, что мой отец не даст хода Васиному заявлению. Сказал, что не отдам отцу и нож, на котором остались Ромкины отпечатки пальцев, и который опознал потерпевший. Но всё это случится только в том случае, если Роман письменно признается: это именно Светлана Клубничкина попросила его избить десятиклассника Василия Пиняева.
— Шинуля написал? — спросил Черепанов.
— Конечно, написал, — ответил Генка. — Чёрным по белому заявил, что его бывшая одноклассница Светлана Клубничкина потребовала, чтобы он нанёс Василию Пиняеву, с которым Роман лично не знаком и не имеет к нему никаких претензий, тяжкие физические повреждения. О ноже он не упомянул. Но рассказал, как Клубничкина пообещала отблагодарить его за оказанную услугу.