Талисман
Шрифт:
Но когда Джек попытался рассказать другу, как его собственный отец, Фил, зашел в гараж и не вышел оттуда, Ричард отказался слушать. Старая тайна была раскрыта (хотя Ричард упрямо продолжал считать, что все случившееся в тот день в туалете не более чем галлюцинация), и с Ричарда было довольно. Раз и Навсегда.
На следующее утро Джек спустился вниз. Он забрал все свои вещи и те вещи, которые, по его мнению, могли пригодиться Ричарду: зубную щетку, учебники, тетради и чистую одежду. Он решил, что этот день они тоже проведут в комнате Альберта Колобка. И будут наблюдать за двором и главными
Джек порылся в столе Альберта и в одном из ящиков обнаружил бутылочку с детским аспирином. Несколько секунд он молча смотрел на нее, думая, что эти маленькие оранжевые таблетки почти так же много говорят о любящей маме исчезнувшего Альберта, как и этикетка от ликера на двери туалета. Джек вытряс на ладонь с полдюжины таблеток и протянул их Ричарду. Ричард отсутствующим жестом взял их.
— Отойди от окна и ложись, — сказал Джек.
— Нет, — ответил Ричард. Его голос казался тревожным и ужасно несчастным. — Я должен продолжать наблюдение, Джек. Если происходят подобные вещи, нужно сохранять бдительность. И наблюдать, чтобы потом можно было дать полный отчет перед… перед… государством.
Джек пощупал Ричарду лоб и, хотя он был холодным — почти ледяным, сказал:
— У тебя еще сильнее поднялась температура, Ричард. Лучше полежи, пока не подействует аспирин.
— Еще сильнее? — Ричард посмотрел на него с трогательной благодарностью. — Разве?
— Да, — серьезно сказал Джек. — Иди и ложись.
Ричард лег и пять минут спустя уже глубоко спал. А Джек сел на стул Альберта Колобка. Его сиденье было таким же широким, как и кровать. Бледное, восковое лицо Ричарда тихо светилось в лучах восходящего солнца.
Прошел день, и около четырех часов Джек уснул. Проснулся он уже в темноте и не имел никакого понятия, сколько времени прошло с того момента, как он отключился. Единственное, что он знал, — ему ничего не снилось. И был благодарен за это. Ричард беспокойно ворочался, и Джек подумал, что он тоже скоро проснется. Джек встал и потянулся, разминая затекшую спину. Затем выглянул в окно и замер с широко открытыми глазами. Первой мыслью было: Ричард не должен этого видеть. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы он не увидел.
Боже, нам нужно убираться отсюда, и как можно скорее! — с ужасом думал он дальше. Даже если по какой-то причине они боятся напасть на нас в открытую.
Но собирался ли он на самом деле забирать отсюда Ричарда? Он знал — они так не думают. Они надеются, что он не станет подвергать друга еще большей опасности, чем эта.
В Долины, Джеки. Ты должен отправиться в Долины, и ты сам это знаешь. И еще ты должен забрать с собой Ричарда, потому что это место медленно, но верно проваливается в ад.
Но я не могу. В Долинах у Ричарда «крыша» может съехать окончательно.
Не важно. Ты обязан это сделать. Это самый лучший, если не единственный, выход, потому что они этого не ожидают.
— Джек? —
Ричард сел на кровати. Без очков его лицо выглядело странным и незащищенным. — Джек, все закончилось? Это был сон?Джек присел рядом с Ричардом и положил руку ему на плечо.
— Нет, — сказал он тихим спокойным голосом. — Нет, Ричард, еще не закончилось.
— Мне кажется, мой жар опять усилился, — объявил Ричард, отстраняясь от Джека. Он подошел к окну, аккуратно держа очки за дужку большим и указательным пальцами правой руки. Затем нацепил их на нос и посмотрел вниз. По двору взад-вперед сновали расплывчатые тени каких-то существ с горящими глазами. Ричард стоял так долгое время, после чего сделал нечто настолько «неричардовское», что Джек сначала даже не поверил своим глазам. Он снова снял очки и нарочно уронил их. Одна линза с ледяным хрустом разбилась. Потом он так же нарочно наступил на них и растер обе линзы в порошок.
Несколько секунд спустя он нагнулся, поднял их, осмотрел и равнодушно кинул в корзину для мусора. И конечно же, сильно промахнулся. Теперь на лице Ричарда было написано какое-то тихое упрямство и еще что-то, говорящее: Я не хочу больше ничего видеть. И я не буду ничего видеть. Я позаботился об этом. Раз и Навсегда.
— Смотри, — сказал он Джеку совершенно безразличным голосом, — я разбил свои очки. У меня были еще, но я их тоже разбил, нечаянно, две недели назад. Теперь я почти слепой.
Джек знал, что это так, но он был слишком поражен, чтобы что-нибудь говорить. Он не знал, как следует относиться к этому совершенно несвойственному Ричарду поступку, — уж слишком все было похоже на последний бой разума с побеждающим сумасшествием.
— И еще мне кажется, что мой жар опять усилился, — сказал Ричард. — У тебя еще есть аспирин?
Джек открыл ящик стола и молча протянул Ричарду бутылочку. Ричард проглотил шесть или восемь таблеток и снова отправился спать.
Когда ночь сгустилась, Ричард, который постоянно обещал обсудить с Джеком сложившуюся ситуацию, опять не сдержал своего слова. Он не может разговаривать о побеге, сказал он, и вообще не может ни о чем разговаривать: температура опять поднялась, он чувствует себя намного хуже, у него, должно быть, уже тридцать девять и восемь, а может, даже сорок. И поэтому он должен спать, спать и только спать.
— Ну, Ричард, ради Бога! — кричал Джек. — Ты выводишь меня из себя. Ведь я никогда не просил тебя ни о чем таком…
— Я болен, Джек, — оборвал его Ричард, падая на кровать Альберта. — И ты не можешь просить меня, чтобы я разговаривал обо всех этих идиотских вещах, когда я болен.
— Ричард, ты хочешь, чтобы я ушел и оставил тебя?
Ричард посмотрел на Джека через плечо и медленно закрыл глаза.
— Нет, — сказал он и уснул.
Около девяти часов в Школе Тэйера наступил таинственный тихий период. Ричард, словно почувствовав, что нагрузка на его расшатанную психику стала меньше, проснулся и свесил ноги с кровати. Пока он спал, на стенах появились коричневые пятна; он не отрываясь смотрел на них, когда к нему подошел Джек.