Талисман

Да, у него не было никакой необходимости заниматься этим, если не считать того, что Ричард был не единственным человеком, в котором жила потребность создавать порядок из хаоса… создавать порядок и поддерживать его.

Когда он вышел в коридор, Ричарда там не было.

— Ричард? — Он почувствовал, как сердце бешено заколотилось в груди.

Ответа не последовало.

— РИЧАРД!

В воздухе висел тяжелый запах разлитого одеколона.

— Ричард, где ты, черт бы тебя побрал?!

Чья-то рука опустилась ему на плечо. Джек закричал.

8

— Не понимаю, зачем так громко орать, — сказал Ричард, — это всего лишь я.

— Прости, я весь на нервах, — ответил Джек измученным голосом.

Некоторое время спустя они сидели в комнате мальчика со странным именем Альберт Хамберт. Ричард рассказал ему, что Альберт Хамберт, которого все называли Альберт Колобок, был самым толстым мальчиком во всей Школе. Джек без труда поверил в это — комната была заставлена поразительным количеством разнообразной пищи. Альберт принадлежал к тому типу детей, для которых самой ужасной вещью в жизни был вовсе не проигрыш в баскетбольном матче или плохая отметка за контрольную по тригонометрии, — ужаснее всего было проснуться среди ночи и не найти на столе сандвича или сдобной булочки. Вокруг был разбросан всяческий хлам. На полу валялся стеклянный кувшин, когда-то наполненный ананасовым соком. Джек не сильно расстроился — ананасовый сок он никогда не любил. Еще он увидел целую коллекцию этикеток от различных ликеров, Альберт Колобок обклеил ими дверь туалета. На одной из них было написано: «Дорогому сыночку в день рождения от любящей мамы».

Любящие матери посылают своим дорогим детям этикетки от ликеров, а любящие отцы — спортивные куртки от «Брукс бразерс», устало думал Джек. Один Джейсон знает, какая между ними разница.

В комнате Альберта Колобка они нашли достаточно продуктов, чтобы устроить себе нечто вроде ужина идиота: «Готовый завтрак», перец и соленые картофельные чипсы. Сейчас они приканчивали пакет печенья. Джек сидел на стуле у окна, Ричард — на кровати Альберта.

— Да, ты действительно весь на нервах, — подтвердил Ричард, отрицательно качнув головой, когда Джек протянул ему последнее печенье. — Самая настоящая паранойя. И причина в том, что ты провел два последних месяца на дороге. Ты поправишься, Джек, когда вернешься домой к маме.

— Ричард, — сказал Джек, отбрасывая в сторону опустевший пакет из-под печенья, — перестань городить ерунду. Разве ты не видишь, что происходит вокруг?

Ричард вытер губы.

— Я уже объяснял это, — сказал он. — У меня жар. Возможно, сейчас вообще ничего не происходит, а если что-то и происходит, то это самая обычная вещь, которую искажает мое воспаленное сознание. Это первый вариант. А второй… гм… наркоманы.

Ричард сдвинулся вперед на кровати Колобка.

— А ты не пробовал наркотики, Джек? Пока был в дороге? — Ричард неожиданно бросил на него острый язвительный взгляд.

Да, это самое вероятное объяснение тому, что происходит, сказали его глаза. Джек попал в компанию наркоманов, и теперь все эти люди пришли за ним сюда.

— Нет, — спокойно ответил Джек. — Я всегда считал тебя убежденным реалистом, Ричард. И я никогда не думал, что доживу до того, что ты — ты! — станешь использовать свои мозги на то, чтобы искажать факты.

— Джек, я просто… брежу. Ты знаешь это.

— «Наркотические войны» здесь, в Спрингфилде?! — спросил Джек. — Кто из нас теперь несет «Чушь с острова Сибрук»?

И в этот момент в окно комнаты Альберта Хамберта попал камень; осколки разбитого стекла рассыпались по всему полу.

Глава 33 Ричард в темноте

1

Ричард закричал и закрыл руками лицо. Очки упали на кровать.

— Отдай его нам, Слоут!

Джек поднялся. Его охватила тупая ярость.

Ричард схватил его за руку:

— Джек, нет! Не подходи к окну!

— Отстань! — рявкнул Джек. — Мне надоело, что обо мне говорят так, как будто я пицца!

«Эйзеридж» стоял на перекрещении дорожек и смотрел наверх.

— Уходи отсюда! — крикнул ему Джек. В этот момент его осенила блестящая идея. Он немного поколебался, затем громко и властно произнес: — Я приказываю вам уйти отсюда! Всем вам! Приказываю вам покинуть это место именем моей матери, Королевы!

«Эйзеридж» отступил назад и скорчился, словно кто-то с размаху ударил его плеткой по лицу.

Но затем выражение боли и удивления исчезло, и «Эйзеридж» ухмыльнулся.

— Она мертва, Сойер! — крикнул он, но глаза Джека стали зорче за то время, которое он провел в дороге: Джек увидел, что «Эйзеридж» обеспокоен. — Королева Лаура умерла, и твоя мать тоже умерла… там, в Нью-Хэмпшире… умерла и воняет!

— ВОН! — воскликнул Джек, и ему показалось, что «Эйзеридж» снова отступил назад под напором его ярости.

Ричард, бледный и окончательно сбитый с толку, тоже подошел к окну.

— О чем ты с ним говоришь? — спросил он и вгляделся в ухмыляющееся внизу чудовище. — И откуда «Эйзеридж» знает, что твоя мама в Нью-Хэмпшире?

— Слоут! — крикнул «Эйзеридж». — Где твой галстук?

Виноватое выражение мелькнуло на лице Ричарда. Рука дернулась к расстегнутому воротнику рубашки.

— Я прощу тебя на этот раз, если ты выдашь нам своего пассажира, Слоут! Если ты выдашь его нам, все станет таким, как раньше! Ты ведь хочешь этого, не правда ли?

Ричард смотрел вниз, на поддельного Эйзериджа, и кивал — Джек был уверен в этом — совершенно бессознательно. Его лицо превратилось в сплошной сгусток жалости и отчаяния, глаза блестели от слез. Да, он хотел, чтобы все стало таким, как раньше.

— Ты любишь свою Школу, Слоут? — кричал «Эйзеридж» в разбитое окно комнаты Альберта.

— Да, — пробормотал Ричард и громко всхлипнул. — Да, конечно, я люблю ее.

— Ты знаешь, что мы делаем с маленькими негодяями, которые не любят свою Школу? Отдай его нам! И забудь, что он когда-либо появлялся здесь!

Ричард медленно обернулся и посмотрел на Джека страшными, совершенно пустыми глазами.

— Решай, Ричи, — спокойно сказал Джек.

— Он распространяет наркотики, Ричард! — не унимался «Эйзеридж». — Четыре или пять различных сортов! Кокаин, хэш, «белый»! Он продавал их, чтобы заработать деньги на свое путешествие на запад! Как ты думаешь, где он взял эту красивую куртку, в которой сюда пришел?

— Наркотики, — сказал Ричард дрожащим голосом, в котором, однако, чувствовалось облегчение, — я знал это.