Танцор смерти. Дорога домой. Полет орлов. Исав
Шрифт:
— М-м-м, в Нью-Йорке, пожалуй, никто... нет, точно никто уже не шьет. — Она многозначительно усмехнулась.
— Моя мама шила все время, часами напролет, — сказал Стивен. — И чтоб каждый стежок — совершенство.
Так оно и было. У Стивена до сих пор стоял в ушах прерывистый стрекот зингеровской машинки, днем и ночью доносившийся из душной маминой комнаты. Клади стежки ровно! Почему? Потому что это важно! Здесь заложи, здесь прострочи...
— Большинству мужчин, — интонация, с которой она произнесла эти два слова, многое проясняла в жизни Шейлы Горовиц, — шитье на фиг не интересно. Им надо, чтобы девушка занималась
— Я не катаюсь на лыжах, — возразил Стивен. — Я вообще не очень люблю спорт. — Он посмотрел на улицу: копы были повсюду, кишели, как синие черви...
Сэр, я не понимаю, почему они перешли в наступление, сэр.
Солдат, тебе не положено понимать. Тебе положено проникнуть, оценить, выбрать, изолировать и уничтожить. Другого от тебя не требуется.
— Что-что? — переспросил он, прослушав ее слова.
— Я сказала, так я и поверила. То есть мне, страшно подумать, придется надрываться не один месяц, чтобы быть в такой же физической форме, как вы. Я давно собираюсь пойти в клуб здоровья. Только вот спина у меня болит. Но я обязательно пойду.
— Я по горло сыт всеми этими девицами, что на вид как больные, — рассмеялся Стивен. — Понимаете, о чем я? Тощие такие и бледные. Взять бы такую и отправить во времена короля Артура. Не успеет она оглянуться, как к ней вызовут придворного медика: «Да она, верно, при смерти, милорд».
Шейла озадаченно поморгала, но затем залилась хохотом:
— Мой отец служил в армии, поездил по свету. Он говорил, что во многих странах американок считают костлявыми.
— Он был солдатом? — спросил с улыбкой Сэм Левин.
— Он полковник в отставке.
— Что ж... Я тоже служу. Сержантом.
— Да что вы говорите! — Она кивком указала на футляр для гитары. — А в придачу еще и играете?
— Не совсем. Вызвался заниматься с ребятишками. По линии нашей базы.
За в окном мелькнули огни. Пронеслась полицейская машина.
Она подвинула стул поближе, и он ощутил отвратительный запах. Мурашки снова забегали по телу. Он извинился и отлучился в туалет, где три минуты оттирал руки. Вернувшись, он заметил две вещи: верхняя пуговица на блузке Шейлы расстегнута, а жилетка сзади усеяна кошачьей шерстью. Для Стивена кошки были всего-навсего четвероногими червями.
Он бросил взгляд на часы:
— Знаете, мне пора забирать кота из лечебницы.
— Так у вас есть кот? И как его звать?
— Малыш.
— Бедняжка Малыш заболел?
— Нет, обычный осмотр.
— Вот что, — выпалила она, — раз вы мне друг, я бы с удовольствием представила вас трем моим кошкам. Я живу всего в трех кварталах отсюда, на 81-й улице.
— Послушайте, у меня идея, — радостно подхватил он. — Может, я заброшу гитару к вам и познакомлюсь с вашими крошками. А потом мы вместе съездим за Малышом.
— Отлично, — согласилась Шейла. — Идем.
На улице она взяла его под руку. Они миновали группу полицейских, но тем было не до парочки влюбленных, весело болтавших о каких-то дурацких кошках.
В дверях комнаты Линкольна Райма возник Том и жестом пригласил кого-то войти. Гостем оказался капитан Бо Хауман — мужчина лет пятидесяти с небольшим, аккуратно подстриженный
«под ежик». В Полицейском управлении Нью-Йорка он возглавлял спецназ.— Неужели он самый? — спросил Хауман. — Танцор?
— Говорят, — ответил Селлитто. Деллрей кивнул.
Командир спецназа помолчал, затем произнес:
— Могу предоставить пару надежных ребят.
Минуту спустя в комнату вошел худощавый лысоватый мужчина в очень старомодных очках. Мэл Купер был лучшим экспертом Отдела крйминалистики Полицейского управления Нью-Йорка, который в свое время возглавлял Райм.
— Я-то считал, мне придется изучать песчинки, — сказал Купер. — Но, похоже, речь идет о Танцоре. — Райму подумалось, что единственное место на всем белом свете, где новости распространяются быстрее, чем на улице, — его родное Полицейское управление. — На этот раз мы достанем его, Линкольн. Непременно достанем.
Пока Бэнкс вводил новоприбывших в курс дела, Райм случайно поднял глаза. В дверях стояла незнакомая женщина и обводила комнату внимательным взглядом черных глаз.
— Миссис Клэй? — спросил он. Женщина кивнула. Рядом с ней появился худой мужчина. Бриттон Хейл, догадался Райм. — Заходите, пожалуйста, — пригласил он.
Женщина посмотрела на хозяина, затем перевела взгляд на заставленный приборами стеллаж, у которого стоял Купер.
— Перси, — представилась она. — Зовите меня Перси. А вы, как я понимаю, Линкольн Райм?
— Верно. Мне очень жаль, что ваш муж погиб.
Она отрывисто кивнула. Судя по всему, от соболезнования ей стало неловко. Райм обратился к мужчине:
— А вы мистер Хейл?
Долговязый летчик кивнул и шагнул к Райму, чтобы пожать руку, но тут заметил, что запястья сидящего пристегнуты к инвалидной коляске.
— Вот так дела! — покраснев, пробормотал Брит Хейл.
Райм представил их своей команде. Амелия Закс в это время по его настоянию вышла переодеться в джинсы и свитер. Он объяснил ей, что Танцор любит убивать полицейских, поэтому Амелии лучше выглядеть гражданским лицом.
После того как собственное тело так предательски его подвело; Райм редко обращал внимание на внешность других людей, но игнорировать Перси Клэй было трудно. Ростом чуть выше пяти футов, она излучала собранную в кулак силу. Черные как ночь глаза притягивали, и, только оторвавшись от них, можно было заметить ее некрасивое лицо, курносое и мальчишеское.
Райм понял, что Перси тоже разглядывает его. Увидев его впервые, люди обычно краснели и заставляли себя смотреть на его лоб, чтобы ненароком не глянуть на искалеченное тело. Перси же, окинув взглядом его красивое лицо с твердыми линиями губ и носа, затем — неподвижный торс и конечности, принялась разглядывать устройства и аппараты — блестящую инвалидную коляску, пульт ротового управления, наушники и компьютер.
Появился Том и подошел к Райму измерить давление.
— Не сейчас, — сказал криминалист. — Потом.
— Только не волнуйтесь, — произнес Том, считывая показания. Он вынул из ушей стетоскоп: — Неплохо. Но вам нужно отдохнуть..
— Ступай, — проворчал Райм и повернул голову к Перси.
Он был калекой, неполноценным, и поэтому посетители, вступая с ним в разговор, часто произносили слова чуть ли не по слогам либо вообще обращались к нему через Тома. Перси же говорила с Раймом как с нормальным человеком.