Танцующая с волками

Оливия нырнула в его объятия, чувствуя, как сбитое дыхание опаляет затылок, и прижалась ближе, растворяясь в тепле родных рук.

– У меня есть для тебя подарок, – тихо сказал он, отстраняясь, и смущённо улыбнулся.

Хаотично шаря по карманам, Ульрих пытался что-то найти, и спустя пару секунд в его ладони блеснула заколка. Золотое украшение состояло из искусно выточенных веточек, соединённых кольцом. На верхушке его находился полумесяц, инкрустированный лунным камнем, а снизу на ветвях держалась голова волка. Оливия замерла, заворожённо разглядывая изящную вещицу. Осторожно протянув руку, она провела кончиками пальцев по гладкому камню и филигранно выточенным сплетениям, когда Ульрих вновь заговорил.

– Иван отдал мне её, сказал, это украшение хранилось в моей семье, передаваясь из поколения в поколение.

– Ох, как давно я не видела этой чудесной традиции!

Оливия напряглась, когда рядом с ней раздался скрипучий голос, и обернулась. Сморщенная старушка улыбалась беззубым ртом, радостно поглядывая на них. Её цветастый тюрбан норовил свалиться с маленькой седой головы, и пожилая волчица аккуратно поправила его.

– Красивая помолвочная заколка, – продолжила она. – Тебе очень повезло получить её, деточка. Пусть духи леса хранят вашу семью, – очертив в воздухе полукруг, старушка что-то промямлила себе под нос и медленно двинулась к своему домику.

– Помолвочная? – удивлённо прошептала Оливия и отдёрнула руку, словно металл за секунду накалился до предела. – Я не могу её принять, Улль.

– Стой, подожди! – Он опустил ладонь на плечо девушки, в панике подбирая слова. – Я не прошу твоего согласия. Просто хочу, чтобы ею владела именно ты.

– Но это не безделушка из ларька!

– Возьми, прошу, – сник Улль, вкладывая в руку Оливии украшение. – Не приму отказа.

В его глазах плескалась странная мольба, граничащая с отчаянием. Оливия сжала заколку, чувствуя, как острые веточки царапают кожу, и коротко кивнула, не в силах отказаться от подарка с двойным смыслом.

Глава 8

К коттеджу они вернулись вечером. Находясь в резервации, Оливия постоянно чувствовала на себе пристальные взгляды: испуганные, недоверчивые, презрительные, – но стоило ей обернуться, как ликанты отводили глаза. Она понимала – они не нападают только потому, что Ульрих держит её за руку, и в его компании она действительно чувствовала себя в безопасности.

Он был счастлив. Смеялся и шутил с окружающими, воодушевлённо рассказывал о быте оборотней и даже уговорил Оливию остаться на обед у одной из семей. Она чувствовала себя неловко: еда оставляла желать лучшего, хозяева небольшого домика, где с трудом умещались сами жильцы, были явно не в восторге от присутствия охотницы, но Ульрих словно не замечал всех этих неудобств. Он болтал без умолку, постоянно нахваливал скудные кушанья, и в какой-то момент Оливия прониклась его хорошим настроением, заново открывая для себя старого друга.

Потому она не могла не заметить тех перемен, что произошли с Ульрихом на обратном пути. Казалось, радость покидала его с каждым шагом в сторону реки. Он чаще задумывался о чём-то, молчал или отвечал невпопад.

Поднявшись по ступеням на крыльцо, Оливия замешкалась в дверях, сомневаясь, помнит ли Ульрих о её присутствии, но тот уже стоял на пороге комнаты, где она очнулась утром, явно ожидая, когда же она проследует за ним.

– Ну и как тебе резервация? Похоже на процветающий город? – наконец поинтересовался он с грустью в голосе, хотя ответа и не требовалось.

Ульрих остановился у стола, заваленного бумагами, среди которых Оливия заметила что-то вроде схемы или даже карты, но не решилась подойти ближе, чтобы разглядеть получше.

– Почему они так живут? Разве того, что даёт гильдия, недостаточно?

– Потому что всё, что делает Джакоб, – притворство! – воскликнул Ульрих, сжимая кулаки от ярости. – Он предал моего отца, развалил стаю, которая существовала веками, и всё ради собственных прихотей! Создал свою элиту, которая живёт в двадцати километрах отсюда. Всё, что приобретается за стеной, оседает именно там. Ликанты из резервации не получают ничего: выживают своими силами, голодают и умирают от нехватки лекарств.

– Но как же законы? – возмутилась Оливия. – Почему волки это терпят?

– Законы? – рассмеялся Улль. – Плевать он хотел на них. Считает себя вожаком, думает, никто не посмеет пойти против него, но он ошибается.

– Ты хочешь занять его место?

– Оно моё по праву, – отрезал Ульрих. – Я лишь хочу, чтобы ликанты получили то, что заслуживают.

– И что ты задумал?

– Я убью его и всех, кто причастен к смерти моего отца. Предателям не место на этой земле.

В порыве эмоций он отвернулся и упёрся руками в стол. Взгляд хаотично бегал по разбросанным бумагам, словно что-то выискивая, но Оливия узнала этот жест. Вечно спокойный и рассудительный Ульрих сейчас изо всех сил старался держать себя в руках. Грудь часто вздымалась от тяжёлого дыхания, костяшки пальцев, сжимающие деревянную поверхность, побелели.

Оливия сделала осторожный шаг вперёд, но Ульрих будто не заметил движения, продолжая смотреть на стол. Его пламенная речь что-то в ней всколыхнула. Тонкая ниточка внутри оборвалась, когда она увидела за полыхающим яростью взглядом отголоски того прежнего Улля.

Её Улля.

Того, кто был рядом с самого детства, сколько Оливия себя помнила. Того, кто помогал подняться, когда она падала. Того, кто всегда ратовал за справедливость.

Отмахнувшись от непонятной робости, она приблизилась к Ульриху, который наконец обратил на неё внимание и обернулся, удивлённо следя за каждым шагом. Грубая щетина уколола ладонь, но она не отдёрнула руку, хотя память вновь обожгло воспоминанием об идеально гладких щеках кадета Свенсона. Они стояли так близко друг к другу, словно и не было этих трёх лет скорби и разрывающей душу боли. Оливия замерла, заглядывая в расширившиеся зрачки и стараясь уцепиться за ускользающее ощущение душевного спокойствия, которое испытывала рядом с ним.

Пелена наваждения спала внезапно, стоило Ульриху потянуться вперёд. Оливия неловко отступила, и ладонь, соскользнув, вдруг упёрлась в его грудь.

– Прости, – еле слышно прошептала она и опустила глаза, не заметив, как заходили желваки на скулах оборотня.

Он глубоко вздохнул, с шумом наполняя воздухом лёгкие, и зажмурился. Зверь рвался наружу, царапал изнутри острыми когтями, оглушал надрывным воем. Стены маленькой комнаты снова надвигались на него со всех сторон, давили, заставляя задыхаться. Но мысль о том, что он может напугать Оливию, разорвать тонкие нити былого доверия, которые, казалось, и так готовы были лопнуть в любой момент, не давала ему сорваться.

Не глядя на неё, он бросился из комнаты, оповестив всех обитателей дома о своём уходе громким хлопком двери. Оказавшись на улице, Ульрих рванул в чащу, оглушая рычанием сонных птиц. Конечности удлинились, меняя форму с каждым рывком, футболка треснула на расширившейся грудной клетке, тут же покрывшейся густой чёрной шерстью, но он продолжал мчаться вперёд, не разбирая дороги.

Оставшись одна, Оливия несколько минут сверлила пустым взглядом деревянную створку. Борьба сердца и разума, казалось, стала ещё ожесточённей, не давая шанса на выбор, но леденящий душу вой, раздавшийся вдалеке, словно заставил очнуться от наваждения. Он бы никогда не бросил её в минуты отчаяния, и она тоже не даст Ульриху сражаться один на один со своими демонами.

Гостиную окутывала тьма, и лишь тонкая полоска света пробивалась сквозь приоткрытую входную дверь. Медленно двигаясь вдоль стены, Оливия на ощупь пыталась добраться до улицы, но, услышав разговор на крыльце, замерла.

– И это ты считаешь нормальным? – спрашивала волчица, чей голос звенел от гнева. – Зачем вообще позволил ему притащить эту в дом?

– Думаешь, моё слово в этой ситуации что-то бы для него значило? – пожилой оборотень явно сердился, но понять, относился этот тон к словам собеседницы или к действиям Ульриха, было невозможно.