Танец для живых скульптур

Если же она создана не будет, человечество деградирует и погибнет, причём, если произойдёт первое, второе можно будет считать почти что благом.

Естественный отбор в стихийном его проявлении не годится для человечества. Всё благородное в людях идёт навстречу смерти и принимает её, поколение за поколением. Остаются и плодятся приспособленцы. Так генетически накапливается трусость, и вымывается бесстрашие.

Нужно создать новую систему отбора, которая возвышала бы достойное и уничтожала ничтожное, систему Разума...

...........................................................................

.........

– Не забудь, что завтра у меня день рождения,- сказал Мэгги, когда я уходил.

Он стоял в дверях. Я обернулся к нему.

– Как можно!

Он кивнул и улыбнулся мне.

– Значит, до завтра?

...........................................................................

..........

Она стояла у крестовины окна, подставив лицо холоду сумеречного дня, который казался ещё темнее от того, что горели люстры. Неприкаянной статуей, неподвижно она стояла у окна и смотрела, как вечер хлёстким языком слизывает с ветвей последние признаки жизни.

– Тебе не холодно?

Она обернулась.

– Я и не слышала, как ты вошёл, - сказала Леди.- Я хочу прогуляться. Поедем?

– В такую погоду?

– Сегодня чудесная погода.

– Хорошо. А куда?

– Куда-нибудь.

Она прибавила скорость, и машина полетела, разбивая мелкие лужи в водяную пыль, замелькали перелески, сутулившиеся на пронзительном ветру, и я подумал: "Она хочет быть свободной как этот ветер".

Я ни о чём не спрашивал её.

Мы молчали.

........................................................................

Она остановила машину на берегу заросшего озерца.

Мы вышли.

– А здесь живут камышовые коты,- сообщил я.

– И что же они здесь делают?- поинтересовалась Леди.

– Они состоят на службе у феи озера. Ты напрасно смеёшься, они чрезвычайно аккуратны, исполнительны и честны...

Леди молчала.

– А погода, и правда, чудесная.

Она молча кивнула.

– Только скоро стемнеет. Занятное дело мне предстоит.

– Что ты об этом думаешь?- сказала она.

Я понял, что она ждала, когда я заговорю об этом.

– У меня нет моральных предрассудков. Я перестал уважать мораль, когда понял, что те, кто соблюдают моральные принципы, всегда оказываются более слабыми в достижении своих целей и беззащитными перед теми, кто пренебрегает соображениями морали.

– Значит?..

– Что же до этой вечно пьяной потаскухи, именуемой общественным мнением, то я только рад щёлкнуть её лишний раз по носу.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Но тебя что-то смущает?

– Я уже взялся за это дело,- сказал я.

– Но я же вижу, тебя что-то тяготит.

– Да. Я жалею, что не захватил шарф. Сегодня сильный ветер.

– И это всё?- сказала она.

– Ещё, я схвачу тебя сейчас на руки и унесу высоко-высоко над всей этой серостью, и никто больше не скажет о тебе: "Я видел её сегодня и имел с ней беседу".

– А ещё?- улыбнулась она.

– А ещё я знаю только одного человека, который может сделать то, что им нужно, и так, как это нужно сделать. Они ведь хотят не просто убрать его, но ещё и заработать на этом.

– Но ведь это же замечательно!- сказала она.- Разве не этого мы ждали так долго?

– Да, но это их дела. Мне они неинтересны.

– Разве неинтересно свергнуть гиганта, который ещё вчера казался неуязвимым?

– Не знаю, насколько это интересно, но уж бесполезно-то точно,- сказал я.И потом, какой же он гигант? Он ведь человек подневольный...

– К тому же, если я не ошибаюсь, он тебе не понравился с самого начала.

– Прочие ничуть не лучше,- возразил я.

– Звёзд не может стать меньше,- сказала Леди.- И если одна из них падает...

– А больше? Неужели обязательно выкручивать у кого-нибудь лампочку, чтобы у тебя в доме стало светлее?

– Ты говоришь о морали, а речь идёт всего лишь о мировых законах. Может быть, они и аморальны, но других-то всё равно нет.

– Ну да,- согласился я.- И мне нужен не свет, а всего лишь абажурчик. Желательно, пурпурный, да? Или ты предпочитаешь жёлтый шёлк? Я не представляю, как они срабатывают, эти законы.

– А зачем это знать?- сказала Леди.

– Я должен знать.

– Чтобы действовать, не обязательно всё знать.

– Тут что-то не так...

– Да,- сказала она.- Сначала ты говоришь, что тебе безразлична мораль, а потом пытаешься применить её к своим действиям.

– Дело не в морали,- возразил я.

– А в чём?

– Я играю какую-то странную роль. Я должен выходить на сцену, но играют нелепый спектакль, и на голове короля шутовской колпак. И если это мой бенефис, то почему так стара пьеса? Прости, может быть, я не слишком ясно выражаюсь...

– Я понимаю,- кивнув, сказала она.- Ты хочешь выступать в своей собственной роли.

– Вот именно. Пока я был всего лишь статистом, я готов был играть в чужую игру, для того чтобы меня не освистали те, кто пришёл в театр всего лишь за тем чтобы скоротать свою жизнь. Они не поверят в то, что Земля круглая, пока им не дашь в руки глобус. Но теперь всё должно измениться.

– Да. Тебе доверили роль.

– Но пьеса всё та же. Это чужая пьеса. И что же я выигрываю?

– Ты хочешь выиграть сразу всё?

– Да. А для этого я должен знать всё об этой игре.

– Никто не знает всего,- возразила она.- Знания накапливаются постепенно.

– Полно. В этом мире накопление невозможно. Накапливается только усталость. Мне это не нужно.

– Потому что тебе лень заниматься кропотливым каждодневным трудом, последовательно завоёвывая шаг за шагом?

– А нельзя найти лучший способ преуспеть?

– Нет,- твёрдо сказала Леди.- Ты всегда будешь слабее потока.

– Да, я понимаю это,- сказал я.- Но нет ли лучшего способа оседлать поток?

– Ты хочешь получить всё на халяву?

– Я бы не стал называть это так. Один миг озарения может открыть больше, чем сорок лет рутинной работы, которая, в сущности, и есть удел бездарностей.