Тарантул

От таких мыслей я почувствовал откровенные позывы в животе. Что ж даже герою свойственны слабости. Человек - он и в каземате это самое, творение Божье. О чем я и поспешил сообщить своему собеседнику. О желании посетить ватерклозет МВД.

– Драпануть желаете, Иванов?
– поинтересовался знаток человеческих душ.

– От себя не убежишь, гражданин начальник, - пошутил я.

– Золотые слова, - и вызвал конвой.

Явился пожилой человек с казацкими усами и в погонах младшего состава; на предупреждение, что я могу убежать, он ухмыльнулся и сказал:

– От меня не убегёть!
– И позволил шутку.
– Шаг влево, шаг вправо от унитаза - стреляю без предупреждения.

Я передернул плечом - старые кадры решают все, и выбрался в коридор Управления внутренних дел, куда меня без почета препроводили. Я и старшина медленно побрели вдоль дверей с табличками и без. Тревожно трещали телефоны, за стенами бубнили голоса, ходили офицеры с озабоченным видом, на стульях сидели напуганные казенщиной посетители, и во всей этой бессмысленной клоаке находился я. Зачем и почему?

У меня возникло странное ощущение ирреальности происходящего, будто смотрел на все со стороны. Сбежать, конечно, отсюда можно, да куда? Всюду нас ждет казенный дом, где зарешечены окна и стены вымараны в краску цвета стальной ненависти, где пахнет кирзой и ваксой, где ногами давят, как виноград, человеческие судьбы...

– Эй, молодец, - услышал голос сопровождающего. Он стоял у двери с буквой "Ж".
– Заходь. И не балуй.

– Куда заходь?
– не понял я.

– Сюда, - открыл дверь ключом.

– Так это - "Ж": женский?

– Ну и что?

– Ну, а я кто?

– Кто?
– не понял старшина.
– Ты задержанный.

– А ещё кто?

– Не морокай ты мне голову, - возмутился.
– Иди, делай свое дело...

– Не пойду в "Ж", - заупрямился, не желая принимать участие в абсурдной пьеске под названием "Жизнь". (Тоже, между прочим, на "Ж".).

– А куда пойдешь?

– В "М" пойду.

– Так залило тама, - признался старшина.
– Давай-давай, я посторожкую...

– Я передумал, - сказал.

Милицейский казак плюнул себе под ноги и признался, что с большим удовольствием утопил бы меня. В нужнике. Вместе с моими принципами. И мы побрели обратно.

За время нашего отсутствия произошли эпохальные события. Потому, что следователь Бондарь крутился по кабинету, как балерина, пытаясь одновременно пить кефир из пакета и поймать рукой рукав пальто.

– Он того... в "Жё" не восхотел, - начал было жаловаться старшина, но был прерван криком, чтобы меня сопроводили в машину.

– А что случилось?
– спросил я.
– Новые трупы? А у меня алиби.

– Что?!
– заорал следователь, плеснув на пальто рвотный кефирный ералаш.
– Во-о-он, твою мать!

И мы поспешили выполнить столь убедительную просьбу, поскольку пакет с кефиром уже был практически в полете.

Холодный милицейский "уазик", пропахший бензином, проюзив по заснеженным городским улочкам, вырвался на тактический простор скоростной трассы, и я понял, куда мы держим наш неожиданный путь.

Верно, что-то исключительное случилось на даче имени красного командарма Иванова? Сгорел дом? Или обнаружено наследство покойного отчима? Или пристрелили несчастного медведя-шатуна? Что?

Зачем гадать, через час буду поставлен перед фактом. Вопрос в другом: за что страдаю я? Меня вырвали из теплого и уютного мира казенного дома и кинули в эту ледяную самоходную душегубку, где я, блин, превращаюсь в снеговика?

Наконец замелькали малахитовые лапти сосен - "уазик" подпрыгнув на кочке, остановился. Потирая ушибленный копчик, я выпал из инквизиторского механизма. Старшина со службистским рвением защелкнул браслет наручников на моей руке. И своей.

Я осмотрелся - такого количества транспорта эти края не видели: несколько карет "скорой помощи", милицейские "Волги", автобусики ПАЗы с руоповцами в вязанных теплых масках.

Кажется, здесь проходили бои местного значения. Во всяком случае, трудолюбивые санитары таскали носилки, крытые простынями, с удивительной регулярностью. Снег у забора и под деревьями был перепахан и розовел кусками, как самоцветы. У конуры лежал пес, скалясь в предсмертном оскале. Темная кровь под ним замерзла и казалось, что Джульбарс припаян к огромному леденцу. Окна на веранде были выбиты; а сохранившиеся стекла продырявлены пулевыми отверстиями.

В комнатах наблюдался вселенский разгром, словно по всему дому продралась исступленная стихия, разрывающая в клочья все живое, потому что, казалось, кровь повсюду - на полу, на стенах, в воздухе... Кисловатый запах смерти плавал по остывающему и гибнущему дому.

Люди в гражданской одежде задавали мне какие-то странные, незначительные вопросы, я отвечал на них. Создавалось впечатление, что все мы участвуем в кровавом шоу, а пресыщенная зрелищем публика в амфитеатре скучает, поглядывая на наши жалкие потуги её развлечь.

Из всего увиденного и услышанного для меня проявилась следующая картинка: те, кто убийством Алисы "увел" меня из дачного дома, прибыл сюда с единственной целью - добыть наследство Лаптева. Они перетряхнули все комнаты и, возможно, обнаружили то, что искали. Потом, думаю, возникла банальнейшая разборка за право владеть наследством. И вот результат: четыре трупа и один тяжелораненый.

– Товарищ подполковник, - услышал молодой голос, - установили личности убитых... Все из транспортного отдела внутренних дел МПС.

– И что они тут делали?
– задал вопрос невидимый мне служака.

Я мог ответить на этот вопрос, но решил промолчать. Все оказалось намного проще, чем можно было предположить. Враг определился, оказавшись мне знакомым.

Гибель Лаптева взорвала ситуацию; и в осколках этого беспощадного взрыва погибла Алиса, её смерть на моей совести и тех, кто не пощадил её невинную душу. Мне остается лишь попросить прощение у моей женщины и найти затейников, чтобы каждый из оставшихся, понял: лучше сдохнуть на рельсах, чем существовать на полустанке под названием "Жизнь".