Тарантул

– Не о том думаем, господа, - заметил я.
– Нужно выяснить, кто замочил МПСовскую команду? И зачем? А вдруг мы следующие?

– Мы на своей территории, и наш бронепоезд стоит на запасном пути, проговорил господин Соловьев.
– Хотя все верно: хочешь мира, готовься к войне.

– Кажется, там один остался, можно его...

– Не, помер, - отмахнулся приятель.
– Надо с "ворами" поботать.

– Не помогут, - сказал я.
– Видел картинку: там работали беспредельщики и профессионалы.

– Только пугать не надо, - возмутился Соловей.
– И у них есть Ф.И.О. и биография.

– Тогда какие проблемы: мы найдем их, они найдут нас. И - бах-бах! Думаю, все будут довольны!..

– Иди ты, Чеченец, знаешь куда?..

Я знал - домой, куда мы со всем бандитским апломбом скоро и подкатили. Праздник ещё гулял по панельной коммунальной коробке, но во дворе на свалке уже умирали елки, сугробы были загажены канифольной по цвету мочой декоративных собак, а люди втягивались в обыденную лямку бесконечных дел.

В квартире сохранился запах прошлого - от мандарин и промасленной бумаги, кинутых в кухонное ведро. Я поставил чайник на пламя, нашел банку со смородиновым вареньем - больше ничего не надо в этой жизни: сидеть в теплой кухоньке и гонять чаи с полезным для здоровья продуктом.

Потом накрутил диск телефона - мама была на операции, и я попросил передать, что с её сыном все тип-топ, то бишь в порядке.

– Ой, а я вас знаю, Алеша - услышал молоденький голос.
– То есть наслышана... Я - Виолетта, я с вашей мамой...

– Представляю, что родная обо мне?

– Нет-нет, она все только хорошее...

– Вы ей не верьте, Летта... Я могу укусить.

Ох, мама-мама... Зачем меня родила? Мы все рождаемся рабами. Потому, что появляемся в стране, поверженной на колени псевдопросветительскими, утопическими выкладками.

Мы рождаемся в стране чудовищных догм, бесконечных экспериментов над здравым смыслом, скоморошьей лжи, поточного обмана.

Мы рождаемся в полувоенной казарме под упреждающий лязг гусениц, под истерические вопли здравниц и проклятий мордатым вождям, заплывшим от самодовольства и жира.

Мы рождаемся, чтобы давиться холопской фуражной пищей. Мы рождаемся, чтоб умереть, потому, что рождаемся в стране, где все годы - годы активного солнца. И поэтому жить без панамы не рекомендуется.

Пропахший смородиновым вареньем, я забылся в болезненно-потном забытье и привиделся мне странный сон: будто лежу в склепе, и даже не в склепе, а в гробу и чувствую омерзительный запах тления. Потом понимаю - рядом труп. От этого осмысления меня передергивает и вдруг... труп оживает и говорит знакомым голосом:

– Вообще-то, Алексей, изделие рассчитано на одного индивидуума. Нехорошо.
– И узнаю голос Лаптева.
– Мало того, что ты меня пристрелил, как собаку, ну еще, понимаешь...

– Прости, - говорю я, - так получилось.

– Получилось?
– недовольно говорит.
– И что добился своим непродуманным проступком?

– Не знаю.

– Вот так всегда вы, молодежь. Сначала делаете, а потому думаете. Такую коммерцию мне сбил, поганец. Ну ничего, надеюсь, тебе кишки выпустят до самых до Спасских ворот...

– К тому идет, - согласился.
– Все что-то ищут на даче. Что?

– Ха-ха, - жизнерадостно захохотал труп.
– Пусть ищут, да не найдут.

– А что?

– Так я тебе и сказал, убийца, - запыхтел.
– Влез в мою индивидуальную лодку и ещё вопросы задает, наглый такой.

– Я сам не понимаю, почему я здесь?

– А потому, что я тебя от себя не отпущу, Алексей, и не надейся.

– А кто хотел меня отправить на учебу и с глаз долой.

– Я. И знаешь, почему?

– Почему?

– Ты очень доверчивый мальчик. Я этого всегда боялся. И вот, пожалуйста, тебя использовали, как марионетку. И ты с радостью исполнил чужую волю.

– Я исполнил свою волю.

– Нет, чужую.

– Нет, свою.

– Прекрати меня пихать, гадкий мальчишка.

– Мне тоже неудобно.

– Ладно, черт с тобой: пока свободен, как ветер.

– Спасибо.

– Да помни, дурак: убивая других, убиваешь себя...

И на этих словах крышка гроба сдвинулась и перед моими глазами закачался мутный свет, и в нем увидел два человеческих силуэта, они были поначалу зыбкие, словно отражение в воде, однако вскоре приобрели реальные очертания. Один из них держал у моего лба пистолет с глушителем. Я решил, что это продолжение кошмарного сна и закрыл глаза.

– Э, нет, милай, просыпайся, - услышал голос.
– Пора платить долги.

– А вы кто?
– задал глупый вопрос.
– И как сюда?..

– Мы твои друзья. Пока, - усмехнулась сладкая парочка.
– Все зависит от твоего поведения, Чеченец.

– У меня в школе было примерное поведение, - поднимался, размышляя как действовать против людей с оружием.

– И не думай, - прочитали мои мысли эти странные гости.
– Хочешь к Лаптю, ты нам только скажи. Отправим бандеролью.

– К нему нет, - натягивал штаны. Я уже там был, промолчал.

За окном угасал день - и краски неба казались нездоровым выплеском душевных эмоций художника абстракциониста.

Неожиданные гости были уверены в своих действиях; чувствовалась служебная выправка, движения были аккуратны и корректны. На ментовско-МПСовскую братию не походили, те пустили бы пулю без всяких разговоров. Тогда кто вышел из моего больного сна, точно из болотных топей?

– И не делай лишних движений, Чеченец, - предупредили, когда покидали квартиру.
– Если не хочешь иметь лишних дырок.

Я поблагодарил за столь обходительное беспокойство о моем здоровье. Приятно иметь дело с интеллигентными людьми. Такие вначале прочитают лекцию о вреде тутовичного шелкопряда на табачных плантациях Алабамы и только после вздернут тебя за твои же нежные ребра на дыбе.

У подъезда нас поджидал буржуазный "бьюик", что доказывало: на меня имеются определенные положительные виды. Во всяком случае, на труповозку лимузин никак не был похож.

Меня зажали на заднем сидении, как пирожок в духовке, и мы отправились в путь. Замелькали знакомые улицы и переулки, прохожие на тротуарах были настолько далеки, что казалось я смотрю на них из лунного кратера.