Тавриз туманный
Шрифт:
Граждане! Знаете ли вы, кто читает мярсии вашим женим? Кто они? Вот их список: Тейба Алякчи-кызы, Тахнали Касум-кызы, дочь продавца веников Дильдар, Паянлы-Мешади-Сакина, Кербалай-Зейнаб и другие, подобные им. Кто же из вас их не знает? И вот кто воспитывает наших жен и дочерей!
Тавризцы! Стыдитесь! Остерегайтесь проклятий грядущих поколений! Не слушайте святош, продающихся в своих выгодах любому правительству!"
Обращение возымело свое действие. Женшин-марсияхан стало значительно меньше, места траурных собраний пустовали. Но нельзя было успокаиваться на этом. Необходимо было продолжать
Сумерки сгущались. Только что закончились траурные собрания. Женщины группами расходились по домам, обмениваясь впечатлениями. Тут и там можно было услышать:
– Молла Салма единственная в Тавризе.
– Да, да. Я много раз слышала эту трагическую историю, но никто не мог взволновать меня так, как она. У меня слезы лились ручьем.
– Уметь читать марсию - великое дело.
– Таких, как молла Салма, немного.
– Я ей обещала шелковый платок с золотой каймой. Живы будем, завтра услышим, как она будет петь о свадьбе Фатимейиз-Захры.
– А по-моему, Кербалай-Зейнаб читает не хуже. Ничье пение не вызывает у меня слезы, только ее.
– А что ты скажешь о молле Саба?
– И она неплоха. Но ее конек женитьба святого Касима.
Совсем стемнело. Женщины сбросили с лиц покрывала, все равно никто их теперь не сможет разглядеть. Чуть поодаль собрались кучками мужчины. Не спуская глаз с проходивших мимо женщин, они перебрасывались репликами.
– Вон там жена Гаджи-Мохаммед-аги Гевгани, - говорил один.
– Такой старик, а жена в самом соку. Жаль только, слишком застенчива. У входа я с ней два раза поздоровался, а она даже не улыбнулась.
– А вот жена Мешади-Аббас-аги Кисачи, - перебил другой.
– Посмотрим, что сделает молла Садыг... Обещал устроить сийга с ней в ближайшие дни. Пожелайте мне удачи.
– Сестра Салман-хана, Зулейха, негодница такая, исчезла, как невидимка. Дала слово, что приведет ее к себе и меня позовет.
– Э-э, ее тебе больше не видать. Пиши пропало...
– Почему?
– Разве ты не слыхал о том, что случилось с Кязимом-Даватгяр-оглы и Салах-Сулейманом?
– Нет, а что?
– Как же ты не знаешь? Обоим отрезали усы и чубы.
– Кто же это? Вот храбрецы!
– Таджи-кызы тоже остригли косы.
– А молла Курбан, заключавший в притонах сийга, что с ним?
– Ему сбрили бороду и усы, переодели в платье Таджи-кызы и привязали к дереву.
– Да неужели?
– Клянусь твоим здоровьем, я видел все собственными глазами. И не я один. Чуть не половина Тавриза сбежалась поглазеть на это любопытное зрелище.
– Говорят, Кязим-Даватгяр-оглы и Салах-Сулейман сбежали в Тегеран.
– Еще бы! Не пережить им такого позора.
– Слава богу, наконец-то избавились от этих негодяев.
Из переулка показались две женщины, до бровей закутанные в черные покрывала, и приблизились к небольшой группе мусульманок, которые только что вышли из дома моллы Селмы. Багир-Гаджи-оглы и Гаджи-ага Авез-оглы, до сих пор стоявшие в стороне, словно дожидаясь этих двух незнакомок, тоже подошли. Несколько минут они прислушивались к завязавшемуся разговору. Вдруг, сорвав с одной из них чадру,
Багир-Гаджи-оглы громко закричал:– Ах ты, негодяй такой! Сукин сын! Обнаглел до того, что, переодевшись в женское платье, выслеживаешь чужих жен! Мусульмане, посмотрите, это все проделки Селмы-Гарачи-кызы. Это она дает им одежду, наживается на нашем позоре.
Тем временем чадра была сорвана и со второй незнакомки. Это тоже оказался мужчина. Оба поспешили скрыться. Багир-Гаджи-оглы и Гаджи ага Авез-оглы бросились за ними, будто хотели задержать их. На улице поднялся невообразимый шум. Обозленные женщины кидали камни в окна моллы Селмы.
Весть об этом происшествии с быстротой молнии облетела весь город. Возмущенные мусульмане разоряли дома, где устраивались траурные собрания. Тут и там раздавались гневные возгласы:
– Бейте распутных цыганок!
– Смерть всем, кто превращает траурные собрания в память имама Гусейна в дома терпимости!
Суматоха продолжалась два дня. На улицах ловили цыганок, брили им головы, сажали на ослов лицом к хвосту и возили по базарам и площадям. По дороге их осыпали ругательствами, забрасывали камнями.
Чтобы успокоить народ, губернатор выслал из Тавриза несколько цыганок, содержательниц притонов.
Постепенно все затихло. Траурных собраний больше не было. Разработанный с такой тщательностью царским консулом и его прислужником Гаджи-Самед-ханом план провалился. Но организованная ими партия "Интизариюн" продолжала свою гнусную деятельность.
Почти ежедневно в Кербалу отправлялись караваны паломников, снаряженные царским консулом. В большинстве это были шпионы губернатора.
Однако, кроме них, на поклонение гробнице имама потянулись сотни верующих. Среди них было множество бедняков. Продавая свое жалкое имущество, отнимая у семей последние гроши, они собирались в путь. Оборванные, голодные, брели они по дорогам.
Видя, какой размах приобретает паломничество к святым местам и как губительно отражается оно на без того разоренном народе, революционный комитет выпустил воззвание:
"Граждане Тавриза!
Никогда не забудется героизм, проявленный лучшими сынами нашего народа в боях революции. Азербайджанцы всегда шли и будут идти в авангарде. Никто и ничто не в состоянии уничтожить ваши революционные традиции, сломить ваш боевой дух.
В царствование Насреддин-шаха, Музафереддин-шаха и его сына Мохаммед-Али-шаха вы, тавризцы, диктовали свою волю правительству, победоносно боролись за счастье народа.
Пусть не пугает вас оккупация города царскими войсками. Это временное явление. Не сомневайтесь в торжестве ваших идей, в успехе борьбы за свободу и независимость. Будьте стойкими и мужественными, как ваши отцы и деды.
Граждане! Гаджи-Самед-хан и царский консул замышляют новую провокацию против народа, готовят вам новую ловушку. Они задались целью затуманить ваши головы суеверием, притупить ваше революционное сознание. Они хотят повернуть колесо истории вспять, возродить порядки и законы проклятого прошлого.
Вы уже знаете, какие цели преследовали они, открывая дома для заключения сийга, вы поняли, в какой омут тянули они тавризских женщин. Вам так же ясно, что организованные ими женские траурные собрания - не что иное, как дома терпимости.