Тавриз туманный

Мы с Аршаком обошли все дома, стараясь ободрить и успокоить трясущихся от страха женщин, стариков и детей. По дороге мы зашли и к Елене Константиновне. Она и дочери не спали. К ним вселили несколько русских женщин с детьми. Все они жались друг к другу и тряслись, как в лихорадке. Я, как мог, успокоил их, с трудом уговорив лечь в постель.

МИСС ГАННА

Я сел в фаэтон и хотел было уже ехать домой, но вдруг вспомнил, что надо зайти к мисс Ганне. Перед тем, как идти на совещание, я получил от нее еще одну записку, в которой она писала:

"Сейчас же приходите. У меня к вам важное дело. Малейшее промедление грозит опасностью".

Было четыре часа утра. "Удобно ли идти к ней так поздно? Все-таки она посторонняя женщина. Но ведь у нее ко мне срочное дело! Нет, поздно или не поздно - надо идти". Я велел кучеру остановиться у дома амариканки.

В ответ на мой стук послышался сонный голос ее старой служанки.

– Кто там?

– Это я, мадам, откройте! Я пришел к молодой мисс.

Очевидно, она узнала меня, потому что тут же отворила дверь. Я пожал ей руку, спросил, как ее здоровье, но она не могла сказать ни слова и расплакалась. Я поднялся наверх. Мисс Ганна ждала меня на балконе.

Я протянул ей руку, но она, не стесняясь служанки, повисла у меня на шее, и я ощутил теплоту ее губ.

Втроем мы вошли в комнату. Мисс Ганна, запинаясь, заговорила:

– Все это время я думала о тебе. А ты вспоминал меня?

Я с упреком посмотрел на нее.

– Вспоминать-то вспомнил, но от сознания, что ты вовлечена в русско-германские закулисные интриги, у меня болела душа. Ты ни в коем случае не должна была брать на себя такую миссию. Ты молодая, красивая, умная, воспитанная и культурная девушка. Я счастлив, что познакомился с тобой, стал твоим другом. Ни одной минуты, проведенной с тобой в Ливарджане, я не променяю на все богатства Германии. Ты помнишь, какие вопросы я задавал тебе тогда и как искренне ты отвечала? Как радовали меня твои слова, если бы ты знала! Но кривой путь, по которому ты пошла, заставил меня забыть об этом. И сейчас, разговаривая с тобой, я вижу перед собой не правдивую девушку, когда-то пленившую меня, а немецкую шпионку, ни одному слову которой я не могу верить. Мне стыдно за тебя.

Моя речь больно задела мисс Ганну. Она покраснела и умоляющим голосом заговорила:

– Разве справедливо считать службу на благо своей родины шпионажем? Я немка и служила Германии. Но допустим даже, что я шпионка. Разве шпионка лишена права чувствовать, не может любить? Разве у нее нет сердца и это сердце не может сильнее забиться при виде любимого? Допустим, я шпионка, а разве это не есть выполнение моего долга перед родиной?

– Может быть и так. Я не отрицаю, что и шпионка может любить, и у нее сердце может трепетать при встрече с возлюбленным. Все это так. Но дело в том, что у настоящего шпиона на первом месте обязанность, долг, а любовь, чувства на втором, а может, и на третьем. И вот почему: настоящий шпион никогда не пожертвует своими обязанностями во имя любви. А если еще он смотрит на свои занятия как на нечто священное, считает их важнее всего, тогда о чувствах не стоит и вспоминать. Тем более, если этот человек немецкого происхождения. Ведь у немцев эгоизм развит гораздо больше, чем у других народов.

Мисс Ганна склонила голову мне на плечо и укоряюще посмотрела на меня.

– Брось философию. Одного волоска твоего я не променяю на всю Германию. Никакие обязанности не в состоянии вытеснить из моего сердца привязанность к тебе. Неужели ты считаешь меня настолько бесчестной, что я могу забыть все твои заботы? Разве могу я изменить тебе? Если бы не ты, я бы ни за что не вырвалась из цепких когтей русской жандармерии.

– Правда, я спас тебя. Но не для того, чтобы ты действовала во вред иранскому народу, не для того, чтобы ты была активной участницей событий, направленных против него. Поэтому когда я увидел тебя, мое сердце заныло, и я стократ проклинаю тебя и день нашего знакомства.

Мисс Ганна рывком подняла голову с моего плеча и выпрямилась.

– Возводить клевету на человека так не похоже на тебя! Неужели ты научился этому после моего отъезда? Скажи конкретно, что я сделала такого, что может принести вред Ирану? Чем ты можешь доказать, что я враг народа, который ты любишь? Разве вся моя работа не направлена против России, которая стремится уничтожить последние остатки независимости Ирана?

– Я задам тебе один вопрос, но ты ответь на него не как шпион, а как любящий друг. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Во имя нашей дружбы ответь мне искренне.

– Клянусь своей жизнью, своей совестью, я отвечу тебе только правду.

– Скажи, разве вовлечь Иран в мировую войну не значит лишить его навсегда возможности существовать как самостоятельное государство? Разве те, кто стремится к этому, не враги нашего народа? А тех, кто принимает прямое или косвенное участие в подобной авантюре, как можно назвать?

Ганна опустила голову, задумалась. Видно было, что она смущена и не знает, что ответить. Мне казалось, что она мысленно взвешивает на весах своей совести любовь и долг, и никак не может уравновесить их. Я понимал, как трудно ей сделать выбор. Она дорожила любовью ко мне, но и обязанностями тоже. Она долго думала, потом, подняв голову, многозначительно посмотрела на меня.

– Да, вовлечь Иран в войну - это коварная авантюра. Это значит еще больше углубить, узаконить оккупацию его Англией и Россией.

Я погладил ее волосы.

– Если ты это понимаешь, зачем же ты участвуешь в этой затее? Разве ты не знаешь, зачем захватила Тавриз эта свора грабителей? Ответь мне!..

Ганна молчала, опустив глаза.

– Знаешь и тем не менее участвуешь?

Вдруг она упала мне на грудь и заплакала навзрыд. Слезы полились ручьем, плечи вздрагивали. Она все время твердила. "Ох, зачем только я родилась?"

Я никогда не видел ее в подобном состоянии и был поражен такой неожиданной реакцией. Видимо она растерялась и не знала, как жить дальше. Положение было довольно трудным. Ганна понимала, что русские скоро вернутся. Оставаться в городе она не могла: американцы и русские считали ее шпионкой. Присоединиться к отряду Хелми-бека и уйти с этим сбродом в Курдистан было еще более рискованно. Кто защитил бы там одинокую и красивую девушку? Ганна продолжала рыдать. Надо было ее успокоить, как-то утешить. Я видел, что она нуждается в этом.

– Не плачь, Ганна! Слезы - признак слабости. Ты же девушка умная, рассудительная. Ты еще очень молода, ты можешь исправить свои ошибки и еще будешь честным трудом приносить пользу людям. Будь всегда искренна и правдива, и ты сумеешь легко преодолеть все трудности. Война долго продолжаться не может. Настанет мир, ты найдешь себе место в жизни и освободишься от тяжелого бремени своего прошлого.

Ганна подняла голову и покрасневшими от слез глазами смотрела на меня. Слезы катились по ее пылавшим щекам

– Поверь мне, с первой же встречи я полюбила тебя искренней и чистой любовью. Ты же знаешь, что я приехала в Тавриз, чтобы продолжать свое образование. Я мечтала изучить Восток. Тогда я ничего общего не имела ни с какими партиями и организациями. Клянусь тебе, я и сама не понимаю, как очутилась в этом омуте, который душит и давит меня. Я говорю с тобой искренне, мои слезы тому порукой.

– Ганна, дорогая, может ли человек, не отдавая себе отчета, брать на себя такую тяжелую обязанность, как шпионаж?