Тавриз туманный

– Очень часто человек, слишком надеясь на свои силы, подвергает себя опасности. Твоя ошибка заключается в том, что ты свои секреты утаивала от самого близкого человека. Ведь не побоялась ты вверить мне свою честь. Разве ты не могла поведать мне о своих отношениях с консулом и его семьей? Неужели за такой длительный срок ты не могла изучить меня?
– с укором сказал я.

– В моем моральном падении отчасти виноват и ты. Почему ты своевременно не сказал мне, что ты революционер? Я знала много такого, что имело отношение к революции, но боялась говорить тебе. Консул тоже предупреждал меня, чтобы я была с тобой осторожна. Можешь мне верить. Хоть я и стала шпионкой, не сторонись меня. Я заблуждалась, эта деятельность не по мне, совершенно чужда моей натуре. Но как мне очиститься от всей этой грязи? Я бессильна, а ты не хочешь помочь мне. Я знаю, революционер не должен защищать девушку, замешанную в шпионаже. Клянусь моей искренней любовью, совесть моя чиста. Я от всей души проклинаю ту миссию, которую мне навязали из-за моей простоты, неопытности и доверчивости. Так или иначе, факт остается фактом. Злой рок толкнул меня в эту зловонную яму, я очень нуждаюсь в твоей помощи. Я не хочу связывать свою жизнь с этими дьяволами в образе людей, с этими мерзкими грабителями. Я не могу вместе с ними уехать из Тавриза. Мне остается только самоубийство, другого выхода, как я уже говорила, нет. Куда мне идти, посуди сам. Я изменила американцам, работала против русских. Ехать в Германию значит быть профессиональной шпионкой, рабой контрразведки. Нет, нет, не хочу, не могу быть такой, я задыхаюсь. Оставаться в Иране тоже опасно. Иран не принадлежит иранцам. Что же мне делать? Как быть?

– ломая в отчаянии руки, она умолкла.

Я колебался, не зная, что ей ответить. Поверить Ганне я не мог. Стараясь в чем-нибудь убедить собеседника, войти в доверие, шпионы лгут без стыда и совести. Может быть, Ганна говорит правду, но, возможно, лишь артистически ведет свою роль, хочет сыграть на моих чувствах. Мне не один раз приходилось видеть ее слезы, она ловко умела падать в обморок, поэтому ее рассказ и раскаяние не внушали мне доверия. Надо было быть крайне осторожным и предусмотрительным. Я не мог обещать ей свою помощь, но и не отказывал в ней. После долгого молчания я встал:

– Пока в Тавризе тебе не грозит никакая опасность. Если положение изменится, мы подумаем, как тебе быть. Извини меня, я пойду. Дома я ничего не сказал, там будут волноваться, сама знаешь, время неспокойное.

Но Ганна положила мне руку на плечо и заставила сесть.

– Садись. Я пригласила тебя не для того чтобы исповедаться. Хочу тебя предупредить: тебе грозит опасность, против тебя готовится заговор.

– Какой заговор?

– Твои люди разоружили офицера, посланного Хелми-беком, и его аскеров?

– Да, было такое.

– Потом Хелми-бек письменно потребовал выдать ему виновных. Это тоже верно? В ответном письме ты оскорбил его?

– Возможно.

– А теперь слушай меня и сам решай, что тебе надо делать. Мирза-ага Биллури очень плохо говорил о тебе Хелми-беку. Я читала твое письмо, адресованное Мирза-аге. Ты дал ему понять, что ни в чем не согласен с ним. Поэтому Мирза-ага и сказал Хелми-беку, что ты очень опасный человек и тебя необходимо ликвидировать как можно скорее. Он прислал письмо в штаб Хелми-бека, я перевела его и отослала в германскую миссию в Тегеран. Копию его я хотела показать тебе.

Она вышла в соседнюю комнату и через несколько минут вернулась с письмом в руке.

"Уважаемый Хелми-бек!

Несмотря на труды, затраченные нами, приходится с сожалением отметить, что пока нам не удалось достигнуть нашей цели. Пропаганда, которая велась против нас, очень сильна. Ее вели не только русофилы, но и местные демократы. Их партия в Тавризе очень крепка и сумела настроить массы против нас. Поэтому я не считаю целесообразным отбирать у населения лошадей и мулов. То, что мы потеряем на этом, мы компенсируем, арестовав десять-двенадцать крупных купцов и богачей. Вторжение магометчиков в дома жителей, избиение и разоружение их членами тайной организации подрывают наш авторитет, и население полностью переходит на сторону демократов. В данный момент они значительно сильнее русских, местной власти и нас, вместе взятых. У них есть вооруженные силы, дисциплинированные, имеющие боевой опыт. Они защищают не только себя, но и армян, и русских подданных, они организовали их и обещали им вооруженную помощь.

Пока демократы не будут разоружены, пока руководители их не будут казнены, население не станет относиться к нам лучше. Необходимо разгромить демократов любыми средствами, вплоть до террора, необходимо уничтожить их главарей".

Ганна прочла мне это письмо, переводя с немецкого, потом добавила:

– Твой ответ Хелми-беку отправлен немецкому послу в Тегеране. Еще до его получения они обдумывали, как быть с тобой и твоими соратниками, как вас ликвидировать. Нет сомнения, что этого требовала немецкая миссия или какой-нибудь другой военный штаб. У Хелми-бека есть инструкция, по которой он обязан казнить всех руководителей "тайной организации", разоружить всех ее членов при помощи вооруженных сил местного правительства. Если будет возможно, потом их надо привлечь на свою сторону. После этого Хелми-бек должен объявить мобилизацию по всему Тавризу и поднять население против России.

– А знают ли они руководителей тайной организации?

– Да. Ваш бывший единомышленник и товарищ по оружию Гаджи-Мирза-ага Биллури представил Хелми-беку длинный список демократов. Одновременно они хотят разоружить и тавризских муджахидов, присоединившихся еще в Турции к отряду Хелми-бека, так как установили их связь с тайной организацией.

– Что ж, особой опасности пока не вижу. Зря только они хотят разоружить муджахидов. Других они не найдут. Все муджахиды влились в состав вооруженных сил тайной организации, которой так боится Хелми-бек. Не знаешь ли ты, какие отношения у Хелми-бека с местным правительством?

– Когда отряд Хелми-бека был еще в Савудж-булаге, губернатор написал ему, что всецело отдает себя в распоряжение турецких вооруженных сил. У него ведь нет твердой линии. Он придерживался русской ориентации, когда здесь были русские, а теперь служит туркам и немцам. Сардар-Рашиду поручено в ближайшие дни арестовать вас и передать в распоряжение Хелми-бека. Прежде чем народ узнает о вашем аресте вас должны казнить.

– А как он собирается сделать это?

– Он готовит пышный банкет якобы в честь Хелми-бека и Фовзи-бека. Туда будут приглашены все крупные тавризские купцы и аристократы, в том числе и вы. Там вас и схватят.

– А они уверены, что я приду на этот банкет?

– Да. Гаджи-Мирза-ага Биллури заверил их, что ты обязательно придешь, чтобы не дать повода назвать себя трусом.

– Пожалуй, он прав. На банкете я буду. Пусть Сардар-Рашид арестует меня, если сможет и передает в лапы Хелми-бека, - спокойно ответил я.

– Теперь можешь идти!
– грустно добавила Ганна.
– Я тебя пригласила только для того, чтобы сообщить тебе это. Если я узнаю еще что-нибудь, немедленно поставлю тебя в известность.

Я крепко пожал ей руку, поблагодарил ее и ушел.

ПЕРЕД БАНКЕТОМ

Революционный комитет принял решение не разрешать мне идти на банкет в дом Сардар-Рашида. Мне и самому не очень хотелось. С другой стороны, я не знал, стоит ли показывать врагам, что их планы нам известны.

До банкета оставалось всего несколько часов. Я все еще раздумывал идти или нет. Внезапно мои мысли прервал телефонный звонок. Трубку взял Тутунчи-оглы. Он повернулся ко мне и встревожено прошептал:

– Это Сардар-Рашид.

Я подошел к аппарату, поздоровался. Он осведомился о моем здоровье. На любезность надо было отвечать любезностью. Потом он сказал:

– Я вас прошу, приходите на банкет чуть раньше остальных. Посидим, побеседуем о создавшемся в городе положении. Ни о чем плохом не думайте: в моем доме с вами ничего не случится.

Пока Сардар-Рашид говорил, я принял решение пойти на этот опасный банкет во что бы то ни стало. Но было бы по меньшей мере глупо идти туда, не приняв никаких мер предосторожности. Сунуться в логово зверя с закрытыми глазами и связанными руками мог только простофиля.