Тавриз туманный

– Здесь живет женщина, - орал один из офицеров, колотя шашкой в дверь четвертой комнаты.

– Это барышня, член американского благотворительного общества. Она направляется в Тавриз, - уверял служитель, но разошедшийся офицер ударом ноги выбил дверь.

Из комнаты послышались испуганный крик, и, немного спустя, в коридор была вытащена молодая девушка в ночном халате. Волосы ее в беспорядке рассыпались по плечам. Дрожа мелкой дрожью, девушка обращалась к окружающим с трогательной мольбой то на немецком, то на английском языке, но никто не обращал внимания на ее призывы.

В головах царских офицеров нераздельно царили два начала: вино и похоть.

Один из офицеров начал держать перед несчастной жертвой, честь которой находилась в руках озверелых дикарей, длинную речь:

– Ради нашего царя мы идем на Восток. Кто знает, быть может, не вернемся. Мадмуазель, вы - культурная девица и должны понять, что мы забираем вас не навсегда. Проведем с вами только одну ночь и уедем. Не волнуйтесь, пожалуйста. Вы имеете дело с интеллигентными, воспитанными людьми. Мы офицеры его величества!..

Нужно было помочь девушке, но я не решался заступиться за нее; хоть у меня и был паспорт, я не хотел рисковать жизнью; обнаженные шашки и пустые бутылки ждали только повода, чтобы обрушиться на чью-нибудь голову.

Среди офицеров было несколько трезвых, но и они вторили пьяным, требуя женщин. Завидев среди военных облеченного высоким чином пожилого офицера, я решил обратиться к нему.

Окинув меня высокомерным взглядом и решив, что перед ним стоит европеец, офицер холодно спросил:

– Что вам угодно?

– Я хотел бы сказать вам пару слов, - ответил я.

– Пожалуйста.

– Вы идете на Восток, - начал я.
– Здесь его преддверие. Вы вступаете в Иран, как носители культуры великой России, чтобы водворить в нем мир и спокойствие. Вот с какими намерениями вы вступаете в чужую страну. Согласитесь, что поведение ваших офицеров резко противоречит целям мирной политики, которые ставит перед вами император. Приняли ли вы это во внимание?

– Вы иранец?
– спросил офицер.

– Нет, я - кавказец. Я русский подданный и потому мне стыдно видеть поступки, пятнающие честь русского оружия.

При этих словах офицер положил руку мне на плечо.

– Верно! Приветствую ваше благородство и честность, но... девушка так молода и прелестна, что они едва ли захотят от нее отказаться. Я попробую уговорить их, а вы постарайтесь тем временем удалить девушку. Очень вам признателен.

Заметя наши переговоры, девушка заплакала сильней и снова заговорила на незнакомом мне языке.

Не понимая ее слов, я чувствовал, как она молит о помощи. Быстро схватив ее за руку, я увлек ее в свою комнату. Забрав ручной чемодан, я вместе с девушкой пробрался через окно на террасу и оттуда через черный ход на улицу.

Усевшись в стоявший у входа фаэтон, мы поехали прямо в гостиницу "Ориант". Здесь я встретил товарища Алекбера и крайне обрадовался. И он, в свою очередь, узнав, что мне и моим товарищам удалось благополучно выбраться из Тавриза и ускользнуть из рук царских чиновников, был очень доволен.

Девушка была в одном халате. Я распорядился доставить ее багаж из "Франции".

Не зная языка, я не мог говорить с девушкой и успокоить ее; я только чувствовал, что она благодарит меня на различных европейских языках, однако, ни понять, ни сказать в ответ хотя бы одно слово я не умел.

– Говорите ли вы по-фарсидски?
– спросила, наконец, девушка на чистейшем фарсидском языке.

Я удивленно взглянул на нее.

– Немного объясняюсь!
– ответил я.

Как и где могла эта молодая девушка научиться в таком совершенстве фарсидскому языку?

Кто она? Откуда? Куда она едет?

Возможность объясняться с девушкой облегчило мое довольно затруднительное положение.

– Прежде всего, где вы научились фарсидскому языку?
– спросил я.

– Я окончила факультет восточных языков в Нью-Йорке. Мой отец востоковед. Четыре года я работала в американских благотворительных обществах в Тегеране, Южном Ираке, Хорасане и Кирмане.

– Вы англичанка?

– Нет, я немка из Америки.

Девушка снова поблагодарила меня.

Я знал, что не сумею уснуть. Нервы были натянуты до крайности.

Алекбер, заказав ужин, сидел за маленьким столиком на балконе.

– Пожалуйте поужинать с нами, - предложили мы девушке.

– С большим удовольствием, - охотно согласилась она.
– По правде говоря, сегодня весь вечер я не решалась даже открыть дверь и сидела без ужина, - рассказывала она, присаживаясь к столику.

– Зачем вы едете в Иран?
– спросил я, пока нам подавали ужин.

– Нашу миссию и культурно-просветительное общество перебросили из южного Ирана в Тавриз. И я в качестве секретаря следую из Америки в Тавриз.

– А что делает ваше общество в Иране?

– Изучает обычаи и секты, оказывает помощь больным и нуждающимся.

– Наряду с этим будете ли вы изучать политические вопросы?

– Нет, вмешательство в политические дела не входит в круг наших обязанностей и целей. Мы преследуем узко научные и благотворительные цели.

– Великолепно... Как вы себя чувствуете после перенесенного потрясения? Я очень сожалею, что из-за распущенности офицеров вы пережили такие тяжелые минуты.

– О, правду сказать, эту ночь я со страха не сомкнули глаз. Конечно, я никогда не сумею отблагодарить вас за вашу помощь, но вы можете быть уверены, что до конца жизни я не забуду этого случая.

– Я не сделал ничего особенного. Долг каждого порядочного человека защитить беспомощную девушку от пьяной, озверевшей толпы.

– Вы кавказец?
– спросила она, с благодарностью и интересом глядя на меня.

– Нет, я иранец, - ответил я, не желая открывать ей правду.

– Чем вы занимаетесь?

– Я разорившийся купец. Что поделаешь? В стране, где революция, нельзя обойтись без убытков.

– Вы едете в Тавриз?

– Да, в Тавриз.

– Ну, что же, наживете снова, - стала утешать меня она.
– Я познакомлю вас с американскими торговыми фирмами... Однако, мы сидим за общим столом и до сих пор еще не знакомы, - проговорила она с улыбкой.