Тайга

Обабок вдруг басом рявкает:

– Робяты!..

– Чтоб те разорвало!
– вздрагивают мечтающие мужики, смешливо отодвигаясь от Обабка.

– А може, как ежели пошарить, да у них окажется рублев пяток, а? Как вы понимаете?..

– А и вправду, - согласились мужики.

– Айда!
– скомандовал Обабок, и все, не торопясь, пошли к чижовке.

Каморщик Кешка замочком щелк:

– Робяты, вылазь, начальство требует, десятский с сотским.

– В чем дело?
– октависто рассыпался Лехман и появился в двери.

– А так что желаем обыск произвести, - подошел к нему Обабок, револьвертов нет ли али бы чего... и все такое...

– Я те произведу!
– сказал грозно Лехман.

Мужики опешили.

А тот, высовываясь из двери и держась рукой за косяк, говорил:

– Отпустите нас в тайгу. Мы шли стороной, вас не трогали, никакого худа вам не сделали. За что нас взяли?

– А очень просто!..
– кричал, не зная, что сказать, Обабок.

Лехман вышел, огромный и сутулый, перекрестился на часовню и направился к тайге.

– Стой, куда?!
– враз вскричали мужики.

– За нуждой, - ответил тот, не оборачиваясь.

– Кешка, Сенька, бери топор, айда за ним!
– командовал Обабок.

– У меня нож что бритва, - на бегу отвечает Сенька Козырь, за ним Мишка с колом, нагоняют деда.

К сборне, как и вчера, опять народ стал подходить.

Солнце к полудню не подобралось еще, а некоторые уже успели клюнуть, другие хмельны вчерашним. На душе тоскливо, нехватка в празднике, надо драку всей деревней завести.

Больше всех хотелось этого Обабку: забурлило в душе, как в бочонке брага, вот идет, идет - подступает к сердцу, нашептывает в уши, мутит башку.

– Эй, вы, шпана!
– рычит он.
– Выходи на обыск... Ты! Козья смерть!

Антон знает, что ему кричат, и ужасается: не было догадки перепрятать деньги.

– Ванюшка, голубчик...
– шепчет посиневшими губами, - иди-ка ты передом-то... Ох ты, господи...

А Обабок уж в чижовке, за ним народ, заслонили дверь, стало там темно, внутрь взошли, чижовка большая.

– Робята, шарь, - распоряжается Обабок.

Принялись обыскивать Свистопляса: шапку вывернули, штаны прощупали, из рваных чирков всю солому вытрясли, выпал "клап виней", мешок перерыли, нашли рубль двадцать, отобрали.

Ванька ухмыляется, - слава богу, сошло благополучно, - и сыплет мужикам прибасенки. Те посмеиваются, с любопытством наблюдая, как два парня и Обабок выбрасывают из его мешка всякую рвань.

– Эх ты, искало-мученик, - весело подмигнул он Обабку.
– Что, все? Боле не нашли?

– Все!
– взмахнул Обабок кулаком.

– Стой, чертило этакий, - увернулся Ванька.
– А это что? Все?
– и в руке его блеснул полтинник.
– Видишь? Ну-ка, понюхай, чем пахнет! вскочив на ноги, сует в самый нос попятившегося Обабка.
– Гляди, ребя: фють!
– подбросил полтинник вверх, и тот бесследно исчез.

– Ха!
– хакнула толпа.

– А теперича смотри!
– вскричал Ванька, незаметно покосившись на копошившегося в темном углу Антона.
– Раз - первый, два - другой, а серебруха-то у рыжего начальника под бородой!
– он дернул за бороду Обабка и достал полтину.

Все захохотали, а Обабок, широко осклабясь и почесывая за ухом, милостиво приказал:

– Ослобонить!..

– Вот спасибо, ваше благородие, - хихикнул в кулак обрадованный Ванька.

Обабок гордо оглядел подбитым глазом толпу и поправил на груди бляху.

– Шарь другого!

Стали обыскивать Тюлю.

Народ стоял в чижовке, очень довольный тем, что видит; ни у кого не было в сердце злобы, все смотрели на Ванькин фокус с любопытством и чувствовали себя празднично, как у ярмарочного веселого балагана. Задние, скаля зубы, напирали на передних, а те, пыхтя, кричали: "Сдай назад, чего прешь!" - и ретиво осаживали. Девки и бабы, затесавшиеся в середку, вызывающе повизгивали.

Тимохе-звонарю больше всех фокус понравился. Чтоб покороче познакомиться с Ванькой Свистоплясом, сел возле него на корточки, хлопнул дружески по плечу и осклабился:

– Дай-ка, паря, покурить.

– Курила бы у тебя вошь в голове!
– шутливо ответил Ванька, незаметно подталкивая к Антону свой, уже подвергшийся обыску, мешок.

– Говорок, язви его!
– смеялись мужики.

– Говорок - съел у твоей бабы творог!

– Ха-ха-ха!.. вот и возьми его за полтора с полтиной...

Антон понял Ванькину подсобу: трясущимися руками всунул что-то в мешок и, крадучись, толкнул обратно.

– Ах, сво-о-о-олочь!
– вдруг покрыл все голоса Обабок.

Толпа замолкла и метнулась в тот угол.

– Это у тебя откуда лисица, а?

– Я сам убил, вишь - ружье у меня, - робко ответил сидевший на полу Тюля.

– Сам?! И это сам?!
– Обабок выкинул новые вожжи и со всей силы двинул сапогом Тюлю в бок.

Тот взвыл и, обомлев, пополз к стене.

Толпа замерла. Похолодел Антон.

– Выть?! Ты еще выть, жаба?!
– орал Обабок, подскакивая к Тюле.

– Ой, дяденька... Не бей!
– в ужасе закрылся тот рукой.

Обабок, прикрякнув, двинул Тюлю кулаком.

– Негодяй!..
– вдруг вскочил в своем углу Андрей и шагнул к Обабку. Как ты смеешь, негодяй?! Как ты смеешь?!
– Он был страшен и диким выражением лица и вмиг взвившимся резким голосом.

– А-а-а, - протянул, подбоченившись и чуть попятившись, Обабок.
– Ишь ты! А ежели я тебе в ухо порсну?!
– пальцы правой его руки заиграли.
– А ежели я тебя...
– и он, стиснув зубы, сжал кулак.

– Ты кто? Ты десятский?!
– еще смелее наступая на Обабка, кричал Андрей.
– Десятский?!

– Пшел, погань!.. Не замай!!!

Ванька Свистопляс, врезавшись между ними, испуганно молил:

– Андрей... Андрей... Уймись, пожалуста...
– и, растопырив руки, легонько отодвигал политика к стене.
– Плюнь, не вяжись!

Обабок кашлянул, поутюжил бороду и повернулся к Андрею задом.

– Шарь этого... холеру-то...
– кивнул он головой на притихшего Антона.

Андрей-политик мешком сидел на полу, растерянно хватался за голову, споря и ругаясь с Ванькой.