Тайга
Шрифт:
– Эй, робяты!
Зашевелились там, заговорили.
Кешка забрал в грудь побольше воздуха и просто сказал:
– Приготовьтесь, робятушки... Завтра вам... тово... утречком...
XXII
Тюля с Ванькой спали, и этот приговор слышали только Антон да Лехман.
Они сразу онемели и долго лежали во тьме без движения, без дум, без вздохов.
Первым очнулся Лехман:
– Ты, Антон, слышал?
Ответа не было.
– Ты спишь, Антон?
– Я слышал, - ответил наконец Антон и не узнал своего голоса.
Долго опять лежат молча, долго думают. В оконце лунный свет вползает.
– Все
Антон молчит, вздыхает и что-то шепчет.
– Ты бы взял на себя грех, Антон... Наврал бы: мои, мол, деньги - я украл... Може, тогды тебя бы... одного бы...
– и Лехман не докончил.
В груди Антона что-то булькает и посвистывает.
– Ты что же это молчишь, Антон?.. Все молчком... Ты говори...
Тот закашлялся долгим кашлем и наконец сказал:
– Я согласен.
Лехман радостно заговорил:
– Вот это дело, это хорошо, Антон... Тебе все одно не жить... И мне не жить... Вот Ваньку с Тюлей жаль: может, отведем... А?
– Я согласен...
И дальше ведут разговор с большими перерывами, будто подолгу обдумывая каждое слово.
– Вот ты и покайся... Деньги, мол, я украл, сбрую, мол, я украл... Там еще что-то нашли у Тюли, шкуры, што ли... И шкуры, мол, я... Сапоги у тебя новые есть, и сапоги, мол, краденые... А?
За дверью Кешка возится, лошадь отгоняет: лошадь стреножена, слышно, как култыхает и фыркает.
– А то давай, Антон, я приму на себя... Я встану, открою грудь и скажу: ну, молодцы, убивайте... А?
Молчание.
Лехман перевалился на бок и придвинулся к Антону.
– Право... Ведь у меня, Антон, привязки к земле нету... Я один, все равно как горелый пень в чистом поле... Ведь я старик... Будет, помаялся...
И, помолчав, добавил:
– А у тебя все-таки какая-никакая, а жена... опять же дочерь...
Антон слезливо крикнул:
– Я сказал, что я... Все приму... Понимаешь? Я!.. Ну, чего тебе... Отстань!..
И, как бы спохватившись, мягко заговорил:
– У меня нутро горит... Болезнь меня гложет, дедушка... Прости... Приготовиться нужно. Смерть...
И Антон, отмахнувшись от Лехмана, весь ушел в думы. Он напряженно всматривался в грядущее, в этот последний завтрашний день, такой непонятный, непостижимо значительный и жуткий.
"Смертынька".
Но как ни напрягал Антон свою душу, как ни нудился додумать до конца, мысль его упрямо останавливалась и меркла. Тогда Антон терял нить предсмертных своих дум и весь погружался в прошлое. Любочка вдруг встала перед ним, жена склонилась, друзья, знакомые. И все улыбаются ему, что-то шепчут, куда-то его зовут. Но Антон чувствует, знает, что это не настоящее, земное, обманное, - не надо! Ему не до того, ничего не надо, пусть все сгинет и даст покой душе.
Антон вздрагивает, мотает головой и тяжко стонет:
– Не на-адо...
Ярким мгновенным полымем вспыхивает тогда вся прошлая жизнь Антона и сгорает. Ничего нет, ничего не было, легко... Густой, глубокий мрак охватил Антона. И нет больше земли, ничего нет, все остановилось, все умолкло. Антон захолонул, раскрыл рот и перестал дышать.
"Умираю..."
И уж он не чувствует, не помнит: человек ли он или пес, черт ли он или ангел, камень он или ничто, и не знает, где он: на земле или в воздухе, на вершине горы или на дне моря. Вот она кончается, рвется последняя ниточка, смерть идет... Смерть ли? Смерть,
легкая... А как же Любочка, родина, белый свет?.."Смерточка... повремени..."
Душа Антона обнажилась, утончился слух ее. Осеняет себя Антон в мыслях широким крестом...
"Господи, господи..." - и, молитвенно замерев, ждет.
Голос человеческий мерещится ему, кто-то говорит, кто-то имя его громко произносит:
– Не скули, Антон... Крепись...
Это Лехман сказал. Взял его иссохшую горячую руку и поглаживает своей огромной корявой ладонью.
– Минутка пришла ко мне, - запинаясь, говорит Антон детским радостным голосом.
– Ах, какая минутка, дедушка... Самая золотая...
И, улыбнувшись, замолкает. Уж не может теперь понять слов Лехмана, только чует, как Лехман трясет его плечо и что-то предлагает.
– Да... Да...
– шепчет Антон и опять тонет в наплывающем тумане.
И лишь сквозь туман, когда блистают в душе зарницы, произносит:
– Ты здесь?.. Ты, того... Ты, дедушка, не бойся... Она добрая... Она мать...
– Кого? Ты про кого?..
И Лехман, не дождавшись ответа, грозит высоко вскинутым кулаком и свирепо бросает в сторону деревни:
– Чер-рти... Ах, чер-рти!..
А по деревне опять пьяные голоса то приближались сплошной стеной, то вновь тонули.
– Умираю... Пить...
– простонал Антон после долгого молчания.
Лехман, кряхтя и охая, зашевелился, на четвереньки встал, с трудом поднялся и, волоча ноги, пошел на голубоватый свет луны. И чтоб не потревожить спящих у самого окна Ваньку с Тюлей, ущупал их ногами, согнулся вдвое, приник к голубому оконцу и позвал:
– Караульщик, а караульщик?! Слышь! Подь-ка сюда!..
Кешка подошел.
– Дай-ка, братан, водицы...
– А где бы я тебе взял: ишь - ночь!
– ответил недовольным голосом Кешка.
– Что ж нам, поколевать, што ли!!
– А уж это ваше дело...
– Черти!.. За что нас, черти, мучаете?! За что убить хотите?! кричал Лехман и зло плевал на улицу сгустками крови.
– А уж это мужичье дело... Как мир...
– невозмутимо отвечал Кешка и, дрогнув голосом, добавил: - Вы полстада быдто скотин зарезали...
– Каких скотин?!
– грянул Лехман и, охнув, закашлялся, схватился за грудь, грузно опускаясь на лежащих у ног бродяг.
Те крепко спали, только промычали что-то и задвигались.
Не вдруг утихло сердце Лехмана. А как утихло сердце, опять подошел к Антону и окликнул. Не ответил Антон.
Лехман в эту ночь боялся молчаливой темноты и, чтоб не чувствовать себя одиноким, стал изливать свою душу пред безмолвным товарищем.
– Смерть что? Смерть - тьфу! Все одно что сон... Глаза зажмурил, ноги вытянул - и полеживай... Да!.. Так ли я говорю, Антон?.. И никто тебя не пошевелит - ни комар, ни вша, ни мужик, ни справник... Червь, ты говоришь? Ну-к што... Наплевать... Пусть его точит... Я тагды все равно как стерва буду лежать, как пропастина, тагды хошь в порошок меня разотри - не услышу... Верно? Ну, вот... А душа... Ха-ха!.. В нас души, Антон, нет... В нас душина, это так... Слыхал, как Тюля говорят: "Выди, душенька, из брюшенька!" Слыхал? Ну, вот, Антон, вот... Я как-то встретил в тайге, два шкелета валяются: медвежачий да человечий... Да... А возле них две змеи вьются... Может, это и есть души? А? Ну, я их придавил... Ха-ха... Нет, ты не спорь, Антон... Ты не спорь!..