Тайгастрой
Шрифт:
— Так вот, Женя, — сказал он, — будем класть фундаменты под первую домну и первый мартен. Кого бы нам в бригаду бетонщиков перевести? Заложим мемориальную доску. Почетное дело!
Женя назвала Яшу Яковкина, Пашку Коровкина, Старцева.
— Надо объявить об этом на площадке! Пусть все знают — и землекопы, и каменщики, и арматурщики, и бетонщики, что приблизился ответственный период, — сказал Журба. — Побеседуй с народом по своей линии, а я — по своей.
Котлованную работу закончили 20 июля, на другой день с утра начали подвозить к домне № 1 бетономешалки, бочки с цементом, щебенку, лес для опалубки,
— Ну, как оно, Яша? — спросила Женя Яковкина, переброшенного из бригады землекопов к бетонщикам.
— Да что? По правде сказать, думал, на этих котлованах и кончится... Котлованы да котлованы, а завода как не было, так и нет...
— Маловерный Фома! — ответила Женя.
— Так это было прежде, — оправдывался Яша, пощипывая свои жиденькие усы.
Первого августа часов в двенадцать дня на площадке появился секретарь крайкома Черепанов. Журба велел спешно соорудить трибуну. Созвали народ.
Пришел инженер Абаканов — он вел геодезические работы на строительстве соцгорода. Клетчатая рубаха была у инженера широко распахнута на груди, на самой макушке лихо сидела тюбетейка.
— Ну, что тут? — спросил он Женю.
— Не видите?
— А поласковее нельзя по сему поводу?
Он вдруг наклонился к Жене и, делая отчаянное лицо, прошептал:
— Год томления и любви безнадежной...
Женя расхохоталась.
— «Я не для вас, а вы не для меня!..» — тихонько пропела, наклонившись к инженеру.
— И очень жаль!
— Хватит вам! Как вы не понимаете, что сейчас состоится самое большое на площадке!
Женя посмотрела на Абаканова суровыми глазами.
— Я-то не понимаю? Кто же тогда понимает? Я, может, с радостью сел бы сейчас вон туда, в бадейку с бетоном, и лег в фундамент домны...
— Вместо мемориальной доски?
— Вместе с доской. На память векам...
— Подумаешь, память! — фыркнула Женя. — Нашли бы какие-то кости и подумали, что это питекантроп...
— Эх, Женька, Женька, хорошая ты девчурка!
Абаканов пошел к рабочим.
Вскоре начался митинг. Выступали Гребенников... Черепанов, Журба, Старцев. Несколько слов сказал Яша Яковкин:
— Товарищи! Нам, комсомольцам, выпала большая честь: заливать под фундамент первой домны-гиганта первый кубометр бетона. От имени комсомольцев и молодежи разрешите заявить, что эту высокую честь мы оправдаем и дальше!
Ему зааплодировали.
Затем Черепанов, Гребенников и Журба подняли на трибуну мемориальную доску. С волнением Журба громким голосом прочел вырезанную на века надпись:
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
1 августа 1930 года, на тринадцатом году Великой Октябрьской социалистической революции, здесь, по решению Правительства Союза Советских Социалистических Республик, заложен металлургический комбинат.
Да здравствует великая, непобедимая партия Ленина — Сталина!
Да здравствует победа коммунизма!»
В глубокой, торжественной тишине Черепанов, Гребенников, Журба и Женя Столярова понесли мемориальную доску вниз, на дно котлована, и уложили ее в ящик. Затем Гребенников приказал заливать бетоном фундамент. Наполнили первую бадью. Крановщик медленно поднял бадью повыше, чтоб ее видели
все собравшиеся на митинг рабочие и инженеры. Она висела на тонком тросе, расцвеченная солнцем, в хрустально-чистом воздухе и чуть подрагивала, словно живая.Так же медленно крановщик опустил ее вниз. Бетон лег на мемориальную доску. Народ запел «Интернационал»...
О закладке доменной печи составили акт, послали телеграммы правительству и в наркомат. Настроение у всех было приподнятое. Гребенников приказал отделу рабочего снабжения отметить этот праздничный день лучшим обедом. В красных уголках и в клубе провели беседы, выступила художественная самодеятельность.
После окончания фундамента огнеупорщики приступили к кладке лещади. Жизнь домны зачалась.
И вдруг телеграмма: перенести цеховые сооружения с одного конца площадки на другой, пересчитать фундаменты печей, сменить материалы конструкций. И угроза отдать под суд за самоуправство.
— Ничего не понимаю! — признался Журба. — Кто мог подсунуть заму на подпись такую бумажку? Ведь он занимается химией!
Гребенников молчал.
— Надо поехать в Москву, к Серго! — сказал Журба. — Покажешь телеграмму. Доложишь сам, минуя посредников, что успели мы сделать и что нам нужно. Но... неужели эта телеграмма — только недоразумение?
Гребенников спрятал ее к себе в бумажник.
— Не будем пока говорить об этом никому. А в общем, как тебе нравится: перенести цехи! Пересчитать фундаменты! Очухались, а? За проволочку под суд не отдают, а вот за инициативу — пожалуйста! Нет, этот номер не пройдет!
Зима близилась, требовалось сделать до холода возможно больше.
Гребенников чувствовал обострившуюся ненависть ко всем этим оппозиционерам, отщепенцам, готовым на любую подлость, и испытывал жгучую злость, всегда появлявшуюся в нем, когда натыкался на препятствия, устранить которые своими силами не мог.
Вскоре ударили морозы, однако строительство продолжалось в том же все возраставшем темпе. Уже выложили лещадь доменной печи, клепали кожух шахты, строили мартен, прокатный цех. В работе даже ощущался вызов, словно люди еще раз хотели сказать, что вот, несмотря ни на какие препятствия, они строят и будут строить дальше, строить при любых условиях, и покажут всему миру, зачем и для чего начат великий поход за индустриализацию.
После тягостного раздумья Гребенников, однако, решил, чтоб не подвергать людей и строительство риску (ни у кого не было опыта стройки при пятидесятиградусных морозах), несколько сократить бетонные работы. Большую часть людей он перебросил на строительство соцгорода, чтобы уже весной рабочих и инженеров переселить из временных бараков в красивые, благоустроенные дома.
После этого он уехал в Москву.
Ветер гуляет по крыше, гудит жесть, вся в морозных звездочках, словно оцинкованная. Коснись голой рукой, не оторвешь: тотчас прилипнет прочно, будто клеем прихваченная. На ребятах меховые рукавицы, полушубки, валенки, меховые шапки с длинными хвостами. Только и видно, что красные носы да глаза, опушенные кружевом инея. От дыхания на груди у каждого отросла предлинная седая борода...