Тайна «Голубого поезда». Трагедия в трех актах (сборник)
Шрифт:
– Семнадцать лет – очень долгий срок, – задумчиво произнес Пуаро. – Но думаю, что не ошибусь, если скажу, что ваша нация никогда ничего не забывает.
– Греки? – спросил Папополус с иронической улыбкой на губах.
– Нет, я имею в виду не греков, – ответил детектив.
В комнате повисла тишина, а затем старик антиквар гордо выпрямился в своем кресле.
– Вы правы, месье Пуаро, – тихо проговорил он. – Я еврей. И, как вы правильно заметили, наша нация не забывает ни хорошего, ни плохого.
– Значит ли это, что вы мне поможете?
– В том, что касается камней, месье Пуаро, я ничего не могу сделать, – старик так же, как и детектив до него, тщательно подбирал
– Иногда – да, – ответил Пуаро, не спуская глаз с антиквара.
– Так вот, в Лоншаме [39] будет бежать одна лошадка, на которую стоит обратить внимание. Вы понимаете, что ничего гарантировать я не могу – эта информация дошла до меня через много-много рук…
39
Ипподром в Париже, в районе Булонского леса.
Антиквар остановился, пристально глядя на сыщика, как будто хотел убедиться, что тот его понимает.
– Отлично, отлично, – произнес Пуаро, кивая.
– Зовут эту лошадку, – месье Папополус откинулся в кресле и соединил перед собой кончики пальцев, – Маркиз. Мне кажется, хотя я и не уверен, что это английская лошадь, верно, Зия?
– Я тоже так думаю, – подтвердила девушка.
Пуаро резко встал.
– Я благодарю вас, месье, – произнес он. – Здорово, когда получаешь то, что англичане называют «информацией из первых рук». – Сыщик повернулся к девушке. – Au revoir [40] , мадемуазель Зия. Кажется, что я видел вас в Париже только вчера… Можно сказать, что прошло не больше двух лет.
40
Всего хорошего (фр.).
– Между тридцатью тремя и шестнадцатью есть небольшая разница, – печально ответила девушка.
– Но только не в вашем случае, – галантно парировал детектив. – Надеюсь, что мы как-нибудь все вместе пообедаем.
– Это будет просто чудесно, – ответила Зия.
– Тогда мы это обязательно организуем, – торжественно пообещал Пуаро, – а сейчас – je me sauve [41] .
Мурлыкая что-то себе под нос, он шел вдоль улицы. Изящно размахивая своей тростью, сыщик пару раз довольно улыбнулся самому себе. Завернув в первое же почтовое отделение, он послал телеграмму.
41
Я ухожу (фр.).
Ему пришлось потратить какое-то время на ее составление, так как это был код и ему надо было напрячь память, чтобы его вспомнить. В телеграмме говорилось что-то о потерянной булавке для шарфа, и адресована она была инспектору Джеппу в Скотленд-Ярд. В расшифрованном виде телеграмма была очень короткой и исключительно по делу: «Пришлите мне все, что вам известно о человеке по кличке Маркиз».
Глава 23
Новая версия
Ровно в одиннадцать часов Пуаро появился в гостинице ван Олдина. Миллионер был один.
– Вы очень пунктуальны, – сказал он, поднимаясь
навстречу сыщику.– Я всегда пунктуален, – ответил Пуаро. – Всегда придерживаюсь точности. Без организованности и метода… – Он замолчал. – Наверное, я вам все это уже говорил. Давайте сразу перейдем к цели моего визита.
– К вашей маленькой идее?
– Вот именно, к моей маленькой идее, – улыбнулся бельгиец. – Прежде всего, месье, я хотел бы еще раз допросить горничную – эту Аду Мейсон. Она еще здесь?
– Да.
– Очень хорошо!
Ван Олдин с любопытством посмотрел на Пуаро и отправил посыльного на поиски Мейсон.
Детектив поприветствовал ее со своей обычной вежливостью, которая всегда производила нужный эффект на представителей определенных классов.
– Добрый день, мадемуазель, – жизнерадостно проговорил он. – Прошу вас, присаживайтесь, если месье не возражает…
– Да, да, конечно, присаживайтесь, милочка.
– Благодарю вас, – чопорно поблагодарила Мейсон и устроилась на самом краешке стула. Сейчас она выглядела еще сухощавее и язвительнее, чем всегда.
– Мне придется задать вам еще несколько вопросов, – объяснил Пуаро. – Мы должны добраться до самой сути происшедшего. И я опять возвращаюсь к вопросу о том мужчине в поезде. Вы видели графа де ля Рош и сказали, что он вполне мог быть тем человеком, хотя вы в этом и не уверены на все сто процентов.
– Я уже говорила вам, сэр, что никогда не видела лица того мужчины. Именно поэтому мне так трудно…
Пуаро улыбнулся и кивнул.
– Именно так. Я очень хорошо понимаю ваше затруднение. А теперь вот что, мадемуазель, вы сказали нам, что работали у мадам Кеттеринг два месяца. За это время как часто вы видели ее мужа?
Мейсон задумалась на несколько минут, а потом ответила:
– Всего два раза, сэр.
– И вы были рядом с ним или на расстоянии?
– Однажды, сэр, он пришел на Керзон-стрит. Я была наверху и видела его через перила лестницы внизу в холле. Мне было любопытно – ну, вы меня понимаете, со всеми этими делами… – Мейсон деликатно покашляла.
– А второй раз?
– Я была в парке, сэр, с одной из служанок, с Энни. И она мне показала, как хозяин прогуливался с какой-то иностранкой.
Пуаро опять кивнул.
– А теперь ответьте мне на такой вопрос, Мейсон, – почему вы решили, что человек, который говорил с вашей хозяйкой на Лионском вокзале, не мог быть ее мужем?
– Мужем, сэр? Мне это просто в голову не пришло.
– Но вы не уверены, – настаивал Пуаро.
– Я просто об этом никогда не думала. – Было видно, что Мейсон расстроилась.
– Но вы же слышали, что ваш хозяин ехал этим же поездом. Что может быть естественнее, чем то, что он проходил по коридору?
– Но мужчина, который разговаривал с хозяйкой, сэр, пришел с улицы. На нем была уличная одежда. Пальто и мягкая шляпа.
– Именно, мадемуазель. Но задумайтесь на минутку. Поезд прибывает на Лионский вокзал. Многие пассажиры разминаются, прохаживаясь по платформе. Ведь ваша хозяйка тоже собиралась выйти и, без сомнения, надела свое манто, нет?
– Вы правы, сэр, – согласилась Мейсон.
– Но тогда и ваш хозяин мог сделать то же самое. В поезде топили, но на улице было довольно прохладно. Он надевает пальто и шляпу и прогуливается вдоль состава, как вдруг в одном из освещенных окон видит мадам Кеттеринг. До этого он не знал, что она едет этим же поездом. Естественно, что он входит в вагон и проходит к ее купе. Она, увидев его, удивленно вскрикивает и быстро захлопывает внутреннюю дверь между двумя купе, потому что, вполне возможно, она не хотела, чтобы вы слышали, о чем они говорят.