Тайна реки Семужьей (др.изд.)

–  Мы пойдем вдвоем?
– спросил Федя.

–  Ничего, справимся и вдвоем, - ответил Прохор Петрович.
– Ты сказал: Сазонов - милиционер. Не может милиционер заниматься худыми делами.

Федя понял: Прохор Петрович поверил далеко не всему. Участковый и преступление! Это никак не укладывалось в сознании бригадира. Но внешний вид Феди, его искреннее волнение убедили Прохора Петровича в том, что в горах произошло что-то неладное. Есть в тундре неписаный, но свято соблюдаемый закон: отказать обратившемуся за помощью - тяжкое преступление, пятно на долгие годы. И Прохор Петрович скрепя сердце готовился оставить бригаду.

–  Как же вы пойдете без собаки?

– спросил Яша.

–  Плохо без собаки, - согласился Прохор Петрович и объяснил Феде: - Моя Очка ощенилась. Пришлось оставить ее дома.
– Он задумался, потом обратился к Яше: - Может, дашь мне свою Бойку?

–  Дать-то можно… - Яша смущенно потер ладонью подбородок.
– Только не пойдет моя Бойка с тобой. Не станет тебя слушать.

–  Пожалуй, - согласился Прохор Петрович.
– С чужой собакой ничего не сделаешь. Убежит она.

Он понимал, что Яша прав. Саамские пастушьи собаки - смышленые, преданные животные. Круглый год они неразлучны со своими хозяевами. Даже когда пастух возвращается домой на отдых, пес и тут не отстает ни на шаг. Он идет за хозяином в гости, в правление колхоза, даже пробует проскочить в баню. В клубе приходится ставить двух контролеров: один проверяет билеты, второй с палкой в руках следит, чтобы собаки не пробрались в зал за своими хозяевами. И все же не редкость - увидеть в зрительном зале, под стулом пастуха, изнывающего от жары косматого пса. Конечно, ни один из них не пойдет с чужим человеком, а тем более не станет исполнять его приказаний…

–  А если мне пойти с вами?
– спросил Яша.
– Оставим со стадом Дорофея и старика.

–  Трудно будет им, - недоверчиво качнул головой Прохор Петрович.
– С олешками нужны молодые ноги, крепкие.
– Он подумал и предложил: - Может, старый Каллуст пойдет с нами? Пес у него хороший.

–  Его Тол, как человек, - живо подхватил Яша.
– Все понимает. По-саамски и по-русски. Только разговаривать не может.

–  Что ж ты молчишь?
– спросил Прохор Петрович, обращаясь к старому Каллусту.
– Скажи и ты свое слово.

–  Мое слово… - медленно повторил старик, избегая встречаться взглядом с бригадиром и осторожно подбирая слова.
– Я всегда помогал людям. Я ходил зимой в тундру искать летчика с пропавшего самолета. Что самолет, человек! Если пропадала глупая важенка, кто первый шел искать ее? Старый Каллуст.

–  Это правда, - подтвердил Прохор Петрович.

–  Вы идете искать не глупую важенку… Людей!

–  Значит, идешь с нами?
– спросил Прохор Петрович, настороженно слушавший длинное вступление старика.

Старый Каллуст отрицательно качнул головой:

–  Нет. Не пойду.

–  Мы идем искать не глупую важенку, а людей, - внушительно напомнил Прохор Петрович.

–  Вы не знаете, куда идете, - тихо сказал старик.
– Путь ваш… в Дурное место. Туда ходить нельзя.

–  Если б я мог оставить оленей!..
– горячо вмешался Яша.

–  Умнее тебя люди ходили к Дурному месту, - укоризненно перебил его старый Каллуст.
– Сильнее тебя. С оружием! А где они! Где эти люди? Кто их видел?

–  Не надо пугать!
– поморщился Яша.
– Здесь детей нет.

–  Молодой ты!..
– ответил старый Каллуст и повернулся к Феде.
– Много лет назад ушел к Дурному месту человек из Совета. Человек этот смеялся над чертом и над богом. Стрелял он!.. Охотник был. Никто больше не видел его. За ним пошел русский командир и два солдата. Они тоже пропали. Искали русских наши, саамы. Два человека пошли к Дурному месту. И еще четыре. Никто не вернулся. И потом много народу пропало там. Хороший народ. Сильный. Смелый!

–  Разговорился!
– недовольно бросил Прохор Петрович.
– Сейчас вспомнит Чана Рушла.

–  Вам жить надо, - продолжал старик, не обращая внимания на замечание бригадира и его недовольное лицо.
– А вы пропадете там. Никто не узнает, как вы пропали. Много смелых людей ходили к Дурному месту. Ни одного больше не видели. Ни живым, ни мертвым.

–  Не думай, что своими разговорами ты нас удержишь, - остановил его Прохор Петрович.
– Все равно мы пойдем. Надо будет - пойдем к Дикому Берегу или, как ты его называешь, к Дурному месту.

Молчаливо слушавший спорящих Федя порывисто поднялся, схватил рюкзак.

–  Куда ты?
– Яша вскочил на ноги и загородил выход из куваксы.
– Чай пить надо.

–  Чаем угощают друзей, - сухо ответил Федя.
– А какая может быть у меня дружба с человеком, который не хочет помочь людям в беде?

–  Постой!
– Яша не двинулся с места и даже широко развел руки, удерживая гостя.
– Каллуст не хочет идти. Я пойду с вами. Только не обижайся. Я долго не могу ходить. Нельзя оставлять стадо… Ты понял меня?

–  Понял, - ответил Федя.

–  И выпьешь со мной чаю?

–  С тобой?..
– Федя посмотрел в открытое, мужественное лицо молодого пастуха и не смог отказать ему.
– С тобой выпью.

–  Садись!
– Яша почти вырвал у него из рук рюкзак.

–  Только недолго, - спохватился Федя.
– И так мы потеряли столько времени…

–  Время!
– усмехнулся Прохор Петрович.
– Ни один саам не выйдет в дорогу, пока не напьется чаю досыта.

–  Верно!
– подхватил Яша, снимая обеими руками висящий над потрескивавшим костром круглый полуведерный чайник.

–  Я тоже саам, - улыбнулся Прохор Петрович.
– Я тоже не могу выйти в дорогу, если не налью себя чаем по самую макушку.

–  Очень хорошо сказал!
– весело поддержал его Яша.
– Очень хорошо! По самую макушку. Меньше никак нельзя.

И принялся разливать чай в кружки.

Федя почти со страхом смотрел на поставленную перед ним кружку. Такой он в жизни своей не видел, даже в магазине.

Вмещала она не меньше литра. Пастухи, желая показать свое уважение к гостю, дали ему самую большую кружку.

Но хозяев не смущали устрашающие размеры их чашек. Со вкусом прихлебывали они почти черный чай с приятной терпкой горчинкой.

Пока остальные пили, Яша срезал с жареного оленьего бедра мякоть, завернул ее в газету и уложил в Федин рюкзак.

–  Ничего, ничего!
– замахал он рукой в ответ на протесты Феди.
– Запас не ноги носят, его брюхо таскает.

Прохор Петрович ополоснул кружку и надел совик. Приподнял его плечами повыше и туго перехватил широкой тасмой с подвешенным к ней ножом с медной отделкой кустарной работы. Совик на груди и спине вздулся громадными горбами. Ноги Прохора Петровича туго обтягивали летние тоборки, сшитые по щиколотку из золотисто-желтой с черными разводами шкуры морского зайца, а выше - из очищенной от шерсти кожи. Надежно просмоленные, они хорошо предохраняли ноги от сырости.