Тайны темной осени

Я ведь не смогу рассказать ей правду! Даже если расскажу, она не поверит. И мы ко всему прочему ещё поссоримся, вполне может быть. Не-ет, я буду молчать!

Каково это, молчать, когда язык не связан магическими узами забвения и свободно может трепать что угодно, как угодно, с кем угодно и где угодно, мне предстояло в скором времени узнать во всех подробных частностях.

Я вышла из купе, слегка задержавшись перед дверью. «Никуда не выходить!» — эхом отдался в памяти приказ Похоронова. Да, но тогда тварь вместе с созданной ею куклой гуляла на свободе, а теперь их не было в мире. Как не было рядом Похоронова. Его отсутствие причиняло почти физическую боль.

Проводница чистила свой глаз. Вынула из глазницы, окунала в стакан с синеватой дезинфицирующей жидкостью, придирчиво осматривала оставшимся глазом, окунала снова. Услышала меня, подняла голову, ухмыльнулась. Ага. Я куклу видела, я Алексея видела, я сидела на берегу чёрной реки Ахеронт. Напугаешь меня теперь пустой глазницей, как же.

Мрачнова Келена Таумантовна, так? Полуженщина-полуптица, персонификация мрака, гарпия, — вот верно было моё первое впечатление, зря ему не доверилась!

— Я прочитала Википедию, — сообщила я, без приглашения усаживаясь напротив.

Проводница дёрнула плечом, вставила глаз в глазницу, и тот ожил, становясь неотличимым от здорового. Она не задала мне вопроса, как это я сохранила память. Посчитала, наверное, что так решил Похоронов, а спорить с ним — себе же лиха искать. Хотя, по-моему, у гарпий была равная сила. Если не большая. Гарпии хоть летать могли, где им вздумается, и пакостить, как им вздумается, а перевозчик видел только чуждые ему берега и чёрную воду родной реки…

— Почему поезд? — прямо спросила я. — Почему — вагон?

— Мир можно увидеть, — пожала плечами она. — На людей посмотреть.

— Смотришь ты на людей, — и? — допытывалась я.

Почему-то мне важным казалось докопаться до истины. С какой радости гарпия вместо того, чтобы заниматься более интересными и важными делами, служить в том же МУРО, например, затаилась в проводниках поезда дальнего следования? Неужели ей нравится мыть туалеты и скандалить с нечистоплотными пассажирами?!

— Видно, жопой прочитала, по диагонали, — усмехнулась Кэл. — Там дальше что написано? «Символ жадности, алчности, ненасытности… преследуют скупцов, жадных, порочных…» Тут, в дороге, кого только ни встретишь… в вип-вагоне особенно… Одно удовольствие с ними работать. Нет, ты не думай, если человек хороший, я его уважаю! Попусту, ни за что, никого не дёргаю. Но остальных-то почему не пощипать?

— То есть, работаешь по прямому своему назначению? — уточнила я.

Лицо Кэл расплылось в довольной улыбке:

— Точно!

— А меня в самом начале — за что?

— Ты б себя видела. Спесивое чмо. Как было не цапнуть? Без обид.

— Да уж… какие тут ещё обиды… — вздохнула я.

— За это определённо надо выпить, — жизнерадостно заявила Кэл.

Выпить. С гарпией. А почему бы и нет?!

Мы упились в свинью. В полную стеклянную абсолютно невменяемую свинскую свинью! Прозвучал и сакраментальный вопрос: «Ты меня уважаешь?!» И — «это, перестрахуйся в «Согласие», там сеструха моя в конфликтном отделе… Элла… Элла Мрачнова, держи визитку. Ни-ког — да с выплатой страховки проблем не будет! У всех будут, у тебя нет».

Ага. Учесть, как «любят» страховые платить по своим прямым обязательствам, как их плющит и корёжит хоть на немного, но клиента нае… хлобучить, то гарпия в конфликтном отделе, конечно же, самый ценный работник. Берётся за самые сложные случаи и доводит клиента до такого исступления, что тот уже ничему не рад и готов отказаться от любых претензий, лишь бы милую Элло не наблюдать больше в своей жизни…

«А ты это… тоже обращайся… Летом на белые ночи… Питер покажу…»

И показала бы, почему бы и нет. Наверное, Кэл и так сама знала всё о Питере, но то она сама, а то в компании. Приглашение ей понравилось.

«Римма», — сказала она прочувствованно, — «ты сама не знаешь своей силы! Ты меняешь реальность одним своим существованием!»

Потом что-то ещё несли друг другу, я всего не запомнила. Потом я очнулась с дичайшим похмельем. Тошнило, выворачивало наизнанку просто, и я малодушно желала себе уже сдохнуть, чтобы всё прекратить радикально и сразу. Кэл держала меня над тазиком и утирала хрусткими вафельными полотенцами. Потом я забылась тяжёлым пьяным сном.

А очнулась уже, когда поезд уже прошёл Туапсе и резво катил дальше, к Сочи.

— Не пей больше, — посоветовала мне Кэл.

— Это почему? — спросила я, растирая ладонями лицо.

Голова болела, но уже не так зверски. Тошнило, но терпимо. Минеральная вода, подлитая заботливой рукой в стакан, вернула, считай, с того света.

— Потом узнаешь, — хитро усмехнулась она.

Я тогда не придала значения её взгляду, а зря, как вскоре выяснилось. Но тогда — не поняла. Потом, так потом.

Поезд влетел в туннель, загрохотало, заметалось за приоткрытым окном гулкое эхо.

— Всё нормально? — серьёзно спросила Кэл.

Оба её глаза смотрели пристально, внимательно. Не отличишь, где живой, где искусственный. Как она умудрилась глаз потерять? Впрочем, навряд ли я об этом когда-нибудь узнаю…

— Да, — сказала я, помолчав немного. — Нормально…

— Скоро будем на месте.

— Угу, — кивнула я, помялась и добавила:

— Спасибо тебе.

Кэл отмахнулась:

— Пожалуйста… Чай, кофе?

— Кофе, — решила я.

Она выдала мне завтрак путешественника: с курицей, картошкой, колбасой нескольких видов, хлебом, маленькими огурчиками-корнишонами, булочку в упакове, пакетик растворимого кофе, два пакетика сахару, салфетки. Я взяла, поблагодарила ещё раз, пошла к себе.

— Кипяток в нагревателе, — крикнула Кэл вслед. — Стаканы — вон там…

Я кивнула, услышала, мол.

Отнесла еду к себе, вернулась за горячей водой. Вагон просыпался. Ранние пташки плюс те, кому выходить в Сочи, приводили себя в порядок, брали горячую воду, кто-то умудрился поругаться с Кэл из-за какой-то ерунды. Я послушала разгорающийся скандал и усмехнулась злорадно: знал бы проспавший свою станцию мажорчик, с кем связался! Никакие папы-мамы-связи не помогут: гарпию из вагона, раз она уже тут окопалась, не ссадишь против её воли. Разве что МУРО мог бы найти на неё управу, но их, похоже, всё устраивало. На мелкие нарушения смотрели сквозь пальцы. Зато нелишней была помощь в задержании таких, как Алексей — я вздрогнула, вспоминая перекошенное лицо и скрюченные пальцы.

Откуда он взялся? Был ли человеком или изначально вышел из-за Двери тварью, и под человека только маскировался? Боюсь, и этого я уже никогда не узнаю. Сам Похоронов не знал ответа. А уж если не знал ответа он…

Я долго сидела, положив руки на пустой столик. Собирать мне было особо нечего, всё уже лежало в одной-единственной спортивной сумке. Переоделась в джинсы и свитер, подумлаа немного и запихала куртку в сумку. С трудом, но всю. Пятнадцать градусов, без ветра, солнце, пусть и вечер, — куда там питерская демисезонка, изжарюсь заживо.