Театральная история
Шрифт:
Рано утром Саша позвонил Преображенскому.
— Сережа, приветствую.
— И я тебя.
— Паршиво на душе. Очень.
— Та же история.
— Как борешься?
— Иду в церковь.
Пауза. Такого ответа Александр не ожидал.
— Помогает?
— Мне — да.
—
Пауза. Такого вопроса Сергей не ожидал. Ходить в церковь парами ему еще не приходилось. Предложение Александра показалось Преображенскому признаком дурновкусия. Все-таки не в кабак собрался. Но он решил не спорить. Что ему, ввязываться в долгие разъяснения — мол, поход в церковь дело глубоко интимное? И обидеть Сашу, которому плохо? Лучше отделаться согласием. Сергей давно понял — и согласием, и добротой, и даже любовью — можно отделываться. Ставить точку и идти, куда хочется, покинув обласканного там, где тебе заблагорассудится. “Когда придем, я отойду в другой конец храма. Оставлю Сашу наедине с Богом и прихожанами”. И он ответил добродушно:
— Конечно, пойдем вместе.
Александра смутила пауза, но он с благодарностью принял согласие Сергея и стал собираться.
Отец Никодим, Сильвестр со своей боевой группой и Сергей с Александром шли разными путями. Но цель у них их была одна — храм Николы Мученика. На подходе к храму Сильвестр спросил у господина Ганеля:
— Ты не забыл фейерверк? — Карлик кивнул. — Значит, когда я начну аплодировать, ты, Иосиф, вручишь грамоту о присвоении отцу Никодиму звания лучшего артиста Москвы, да? — Иосиф сначала помотал головой вниз-вверх, потом вправо-влево, но на это ни Сильвестр, ни господин Ганель не обратили внимания. — И как только грамота и заявление о поступлении в нашу труппу будут вручены, ты, Ганель, запускай фейерверк. Да так, чтобы все это восприняли как чудо, а не как кощунство. Понял задачу?
Господин Ганель кивнул. Сильвестр помрачнел. Остановил шаг.
— Не нравится. Хило. Вяло. Глупо… — Он задумался. — Давайте просто войдем в дом Божий и посмотрим на игру выдающегося артиста больших и малых храмов. Нет? Настаиваете на атаке? Я вас понимаю.
Хотя ни Иосиф, ни Ганель ни на чем не настаивали, уважение в голосе Сильвестра пленило обоих. И они синхронно насупились — конечно, настаиваем.
— Но смысл же не в том, чтобы похулиганить в святом месте. Так мы просто сорвем мессу, и все. — Сильвестр снова задумался. — Что мы должны сделать, чтобы придать нашей атаке смысл больший, чем хулиганство?
Господин Ганель и Иосиф молчали.
Зря я вчера понадеялся на вдохновение… — пожалел Сильвестр. Он никогда до мелочей не планировал мизансцены спектакля, говорил, что “это как планировать секс. Все равно все будет не так, как ты рассчитал, да еще и не с тем, на кого рассчитывал”. И всегда в репетициях (про секс неизвестно) вдохновение к нему приходило. Сейчас он чувствовал, что пуст. “Как красиво и дерзко звучало про театральную атаку, а на деле — какой-то балаган… Дешевый. Неизобретательный, — с досадой думал Сильвестр. — Похоже, меня пленила авантюрность замысла. И размах возможностей. А низкого качества самой авантюры я не заметил…”
Храм неотвратимо приближался.
Сильвестр еще раз проанализировал свой план и дал ему беспощадную окончательную оценку: дерьмо. Но, как всегда, видя, что актеры нуждаются в его твердости, Сильвестр начинал чувствовать, что твердости у него в избытке.
—
Вы меня поняли? — Две головы кивнули в ответ. — А что именнопоняли? — Две головы растерялись. — Главное, не начинайте без моего сигнала. А сигнал — аплодисменты.
И подумал: “Если ситуация сама не спровоцирует мою фантазию, значит, этой ситуации моя фантазия не нужна. Тогда просто уйдем. Потом сочиню причину. Уж на это у меня воображения хватит”. И он раздраженно и громко спросил (и повышением децибелов вогнал в страх Иосифа и заставил беспокоиться господина Ганеля: карлик впервые почувствовал, что Сильвестр колеблется):
— Помните диспозицию? Ганель у распятия, Иосиф под иконой всех святых. Ну, с Богом.
Они вошли во двор церкви. Первым — карлик, поглаживая сумку с фейерверком, вторым — Иосиф, слегка зажмуривая глаза. Он, как ребенок, думал сейчас, что если прикроет глаза, то его как бы и не видно. Или, по крайней мере, его видно так же плохо, как ему сейчас сквозь полусомкнутые веки. Третьим следовал Сильвестр. Широким шагом он вступил во двор и впился взглядом в большую группу людей, что стояли у входа в храм.
Их было около сорока человек. Молчаливая толпа. Траурные одежды.
Скорбные лица. Правда, скорбь распределялась неравномерно: у кого-то были погасшие глаза и лицо земляного цвета, кто-то вздыхал глубоко и печально, а кто-то поглядывал со скучающим видом на часы и с интересом следил за полетом одиноких ворон. Все эти люди находились в разных степенях родства и дружеской близости с усопшим, которого вскоре должен был отпевать отец Никодим. “Вот теперь-то отступать некуда”, — подумал Сильвестр и почувствовал не только азарт. Ему передавалась печаль собравшихся здесь людей.
Смерть, где твое жало?
Сильвестр и два его соратника — Ганель воинственный и Иосиф трепещущий — прошли в храм вместе со скорбящей и вздыхающей толпой. Родные и близкие покойного собрались вокруг гроба. Всю ночь отходную усопшему читал молодой дьячок Фома, который сейчас со взглядом сонным стоял подле гроба и вяло приветствовал окружавших покойника людей. Все ждали отца Никодима.
Иосиф и господин Ганель заняли боевые позиции. Сильвестр Андреев встал в центре храма, скрестив руки на груди и взгляд его из сосредоточенного стал изумленным: в храм заходили Сергей Преображенский и Александр.
Сергей, увидев гроб, остановился. “Что с тобой?” — прошептал Саша, заметив, как внезапно побледнел его друг. Преображенский ничего не ответил. Только кивком головы указал на гроб. Сильвестр быстрыми шагами подошел
к ним.
— Какими судьбами? Ромео и Джульетта! Все-таки решили обвенчаться? По моему давнему совету? И вопреки реальности? Вот это я уважаю!
Сильвестру показалось — они стесняются, что он застал их в церкви. —
А мы здесь с особой миссией. — Он указал рукой на Иосифа (тот не без ужаса глядел на купол церкви, где царил седобородый Бог Отец) и господина Ганеля (на него церковная атмосфера не производила никакого впечатления — он стоял у колонны и без всякого благоговения искоса поглядывал на распятие).
Что за миссия у них в храме, Сильвестр пояснять не стал, поскольку сам не был уверен в ее необходимости, а главное, высоком качестве. Андреев отошел от артистов, снова встал в центре храма и начал разглядывать позолоченный алтарь, пытаясь взбудоражить воображение.