Телохранитель Генсека. Том 2

Обычно бледное лицо Суслова пошло красными пятнами. Веко правого глаза заметно дернулось.

— Леонид Ильич! Объясните мне, что происходит?!

Леонид Ильич в это время читал проект постановления. Он отодвинул документ в сторону, снял очки, положил их на стол. Обычно Брежнев в очках не показывался перед соратниками и подчиненными — почему-то стеснялся. И если бы доложили о посетителе заранее, то наверняка спрятал бы очки в ящик стола.

— Присаживайтесь, Михаил Андреевич, — Леонид Ильич указал на маленький стол для посетителей.

Суслов сел на стул, уперся локтями в полотно стола и сцепил пальцы в замок. Он часто так делал и на совещаниях с коллегами и в беседах с подчиненными. Эта поза могла выражать желание поскорее прекратить неприятный для него разговор или же демонстрировать недовольство и разочарование. Иногда Суслова за глаза так и называли: «Вселенское разочарование». Он старался казаться спокойным, но дергающееся веко и краснота на щеках выдавали крайнюю степень волнения.

«В целом я не против сталинских методов, но нельзя же так унижать старых товарищей!», — думал Суслов.

Леонид Ильич откинулся на спинку стула, будто хотел увеличить расстояние между собой и посетителем:

— Прежде чем я отвечу на ваш вопрос, Михаил Андреевич, вы мне сами скажите, а что, собственно говоря, происходит? Объясните мне такое вторжение!

Раздражение наполняло мысли Брежнева, и сдерживал он его с большим трудом. Ведь Генсек всегда старался соблюдать правило, что выходные нужно посвящать отдыху. Субботу и воскресенье он обычно проводил в Заречье, с семьей. А сегодня была как раз суббота, но отдохнуть не получилось. Генсека с самого утра буквально выдернули на работу. Накопилось очень много бумаг, которые требовали незамедлительного рассмотрения. Кроме того, готовилось большое постановление о комплексном освоении зоны БАМа. Именно им занимался Леонид Ильич, когда без предупреждения вошел Суслов.

— У меня появились сведения, что к Николаю Анисимовичу Щелокову во время его отдыха в его служебную квартиру прибыли для проведения беседы два следователя по особо важным делам из Генеральной прокуратуры… — начал рассказывать Суслов тоном школьного учителя — нудно и с дотошными подробностями. — После того, как возмущенный Николай Анисимович беседовать с ними отказался, они предъявили ему ордер на обыск, отключили всю связь в квартире. И сейчас, насколько я понимаю, проводят следственные действия по месту проживания министра внутренних дел Союза Советских Социалистических республик. Мне также сообщили, что Николаю Анисимовичу стало плохо, но его жене запретили вызвать врачей. Обыск проводят в данный момент и, насколько мне известно, с нарушением всех процессуальных норм. В то же время мне непонятно, почему сначала вопрос не был рассмотрен на заседании Политбюро? Насколько я понимаю, Николай Анисимович Щелоков до сих пор член Центрального Комитета и любые следственные действия в его адрес возможны только с санкции Комитета партийного контроля. И мне крайне необходимо понять, что происходит.

«Что за бред?! Да не может такого быть!» — морщась и хмурясь, думал Брежнев, слушая рассказ Суслова.

Я тоже напрягся. Вроде бы никаких предпосылок к столь решительным шагам со стороны Андропова не имелось. Хотя, пока я находился в поездке по Сибири вместе с Леонидом Ильичом, могло что-нибудь случиться. Но все-таки, вернулись мы два дня назад и никакой информации на сей счет не поступало, то есть подобного развития событий ничто не предвещало.

— Так, немедленно соедините меня с Романом Андреевичем Руденко и найдите мне Андропова! — Леонид Ильич стукнул ладонью по столу. Он был уже взбешен по-настоящему.

— Александр Яковлевич, — Брежнев обратился к присутствовавшим здесь Рябенко, — берите Медведева и срочно на Кутузовский. Проясните ситуацию на месте и прекратите это самоуправство.

Мы с Рябенко немедленно отправились исполнять поручение. Пока ехали на Кутузовский проспект, к дому, где проживал Щелоков, я анализировал ситуацию.

Мое прошлогоднее сообщение о возможном угоне самолета в Японию продолжало давать плоды. Дело Железной Беллы разрасталось фигурантами, пухло признательными показаниями.

В моей реальности Щелоков был отправлен в отставку сразу же после прихода Андропова к власти, в 1982-м году. Экс-министра МВД поставили на незначительную, как говорили о подобных назначениях — пенсионерскую — должность генерального инспектора Министерства обороны СССР.

Но именно расследование по делу Железной Беллы привело к самоубийству Щелокова. И случилось это в восемьдесят четвертом году, через два года после смерти Леонида Ильича. Должность председателя КГБ тогда занимал Федорчук, который сейчас, с моей подачи, сидит в Матросской Тишине. Но курировал это дело лично Андропов. Попытки Щелокова достучаться до высшего руководства только ухудшали положение экс-министра.

О вражде между Андроповым и Щелоковым знали все.

Щелоков находился в дружеских отношениях с диссидентами, в 1971-м безуспешно заступался за Солженицына. Выступил не только против высылки писателя из страны, но даже ратовал за публикацию его книг и выделение Солженицыну квартиры в Москве.

Некоторые считали Щелокова скрытым монархистом, так как по его инициативе начались поиски останков Николая II. Якобы Щелоков лично приезжал в Ипатьевский дом, в котором провели последние дни члены царской семьи. Попросил оставить его одного в расстрельном подвале, где приняли мученическую смерть император, его жена и дети. Щелоков негласно поддерживал «Русскую партию» среди творческой интеллигенции. И очень не любил, как он выражался, «полтинников и четвертинников» — людей, имеющих еврейские корни.

А у Андропова такие корни как раз имелись, хоть это обстоятельство Юрий Владимирович старательно скрывал. Но шила в мешке не утаишь. Ходили слухи, что мать Андропова была внебрачной дочерью купца Флеккенштейна. И, хотя Андропов утверждал, что она была подкинута в семью богатого еврейского ювелира, а настоящие ее родители неизвестны, это обстоятельство все равно стало для Андропова клеймом. «Еврейство» прилипло намертво. А Щелоков евреев ненавидел. Кроме того, эстет и интеллектуал Андропов, который писал неплохие стихи, хорошо разбирался в классической музыке и живописи, презирал «плебея» Щелокова, как выскочку. Со временем конфликт между этими двумя не последними людьми в государстве разросся и перекинулся на подчиненные им ведомства.

Супруга Щелокова — Светлана, после того, как ее мужу были предъявлены обвинения и проведен обыск с конфискацией, совсем слетела с катушек. Она всегда отличалась невероятной вспыльчивостью и бурным темпераментом. В моей прошлой реальности Светлана Щелокова покончила с собой девятнадцатого февраля 1983 года. За год до того, как ее супруг застрелился из охотничьего ружья на даче.

Андропов и Щелоков жили в одном доме, даже в одном подъезде. Только Андропов на третьем этаже, а министр МВД на седьмом. Возвращаясь домой, Андропов, как обычно, оставил прикрепленных у подъезда. Светлана Щелокова поджидала его на первом этаже возле лифта. Они вместе зашли в лифт, причем Юрий Владимирович галантно пропустил соседку вперед. Вошел сам и, повернувшись к ней спиной, нажал кнопку третьего этажа. Когда он снова повернулся к Светлане, она через пальто выстрелила в упор, не вытаскивая пистолет из кармана. После этого поднялась на седьмой этаж, вошла в свою квартиру и застрелилась сама.

Здесь же, в семьдесят седьмом году, ситуация с Железной Беллой пошла по ускорению. Арест Медунова и его признательные показания дали повод Андропову свести счеты со своим давним врагом — министром внутренних дел — на семь лет раньше…

— Медунов очень подробно рассказал, что и в каких количествах возили в Москву из Краснодарского края. Причем не только Щелокову, — поведал Рябенко, пока мы ехали на Кутузовский проспект. — Я работал с Николаем Анисимовичем в Молдавии. Не думаю, что он серьезно виноват. Это не тот человек, который берет взятки. Кроме того, в списке подарков много женских драгоценностей на весьма серьезные суммы. Потому я думаю, что в обход Щелокова подношения делались его супруге…