Телохранитель моего мужа

— А ещё есть мальчик, — тянет она только одной ей известную нить. — Его Серёжа зовут.

— Сын?

Рина мотает головой, и я слышу, как она осторожно сглатывает.

— Ты ведь спас меня, Артём? Сделал это для чего-то? Вряд ли Алексей тебе заплатит за самоуправство.

Срал я на его деньги. И на него самого клал большую кучу. Но лучше помолчать. Вдруг она… его любит? Женщины непредсказуемы порой.

Она всё же приподнимается. Смотрит мне в глаза. Огромные тёмные глазищи на милом личике. У Рины подбородок острый, и ей так идёт.

— Если им я не досталась, значит либо они, либо Алексей найдут способ сделать мне больно.

— Ляля и Серёжа, — в нашей семье дураков не держат. Теперь я понимаю, к чему она меня вела.

Рина кивает и сползает с меня. Садится в кровати, совершенно не стесняясь собственной наготы. Есть в ней грация и естественность. Какая-то самобытность. И то, что сейчас она раскрепощена и не оглядывается на каждый шорох — не заслуга её мужа.

— Я не знаю, что делать, — вздыхает она и касается пальцами кончиков волос. Морщится недовольно. И я понимаю, почему: волосы у неё были длиннее, а сейчас — короче вполовину, и ей непривычно. Кажется, она наматывала пряди на пальцы, когда думала. И сейчас пытается, но у неё не очень выходит: волосы скользят и не желают подчиняться.

— Поделись, — мне стыдно немного: у Рины проблемы, у неё тревога в глазах плещется, а у меня член снова торчком. Ничего не могу поделать: она возбуждает меня. Наверное, даже дыхание её бьёт молотом в живот.

Нечто подобное испытывают подростки. А я давно уже взрослый. И вот.

— Одна голова — хорошо, а две… — Рина вдруг осекается, я ловлю её взгляд, брошенный туда, где её приветствует мой стойкий оловянный солдатик, вижу, как она краснеет. Кажется, мы квиты: я похож на подростка, она — на девочку, что впервые увидела эрегированный пенис.

— Три головы, — поддеваю её, криво улыбаясь. Понимаю, что сейчас не время язвить, но эта дурацкая шутка ниже пояса странным образом успокаивает и меня, и её. Она выдыхает. Касается пылающих щёк ладонями.

— После той ночи… Ты можешь подумать, что я прожжённая, много повидавшая блядь. На самом деле…

— Это не так, — договариваю за неё. — В тебе всё не так, моя дорогая жена.

Рина испуганно дёргается, а затем, видимо, вспоминает. Номер для новобрачных. Мои фантазии.

— Не говори так, пожалуйста, — шепчет она. — Я замужем… И пугаюсь, когда ты произносишь это слово.

— Мне жаль, — бросаю коротко.

Мне жаль, что она замужем. Жаль, что её пугает слово «жена». Жаль, что я не могу её называть так, как хочется мне. Я бы не против выслушать всю её историю, но это случится не сейчас — я это понимаю.

— Так что там с Лялей и Серёжей?

Рина проводит пальцами по лбу, моргает, собираясь с мыслями. Да, мы как-то слишком рвано говорим. Но это от невозможности впихнуть в короткий отрезок времени невпихуемое.

— Это рычаг давления. На меня. Но они могут подумать — на него. А для Алексея ни Ляля, ни Серёжка не значат ровным счётом ничего. Они как обуза. Приложение ко мне. Он терпит.

Рина умолкает. Кутается в покрывало. Мёрзнет. Здесь не очень-то тепло, конечно. А на улице — глубокая осень.

— Я запуталась. Сама не знаю, что делать и куда бежать. Раз уж мы сбежали.

— Ты хочешь их забрать? — спрашиваю напрямик. Мыслей читать ещё не научился. И, как любой мужчина, должен иметь чёткие инструкции к действию. А потом можно и трамвай с рельс столкнуть и колёсами кверху перевернуть.

Рина заправляет прядь волос за ухо и закусывает щёку изнутри. Интересно, до крови? Или она так делает, когда думает? Сколько ещё всякого я о ней не знаю. Сколько ещё предстоит открытий.

— Вряд ли я смогу, — качает головой. — А поэтому должна что-то придумать.

Опять загадки. Но я не устаю, нет. Жду, когда она объяснит. И Рина меня не подводит.

— Ляля в частной клинике под наблюдением врачей. Серёжка — в доме малютки. Если я его оттуда украду, то навсегда потеряю шанс усыновить. Поэтому я не знаю, что делать.

Она зарывается в покрывало поглубже. Кутается. Но теперь я думаю, что ей не холодно. Это просто защитная реакция. Способ спрятаться.

— Я знаю, что нужно сделать, — говорю ей и чувствую себя чуть ли не богом. Всемогущим джинном, который способен исполнить хотя бы это её желание.

23. Рина

Охранять Лялю и малыша? Мне даже в голову это не пришло.

— У меня охранное агентство, — бросает он мне, присаживаясь рядом. Подушку под спину поудобнее подкладывает, головой в стену упирается.

Надо же, а я и не придумала бы вот так сесть. Спиной о спинку кровати. Она здесь деревянная, кстати, резная. Классная, короче. Сейчас таких не делают, а если делают, то не для всех.

— Не моё, конечно, а деда. И там сейчас моя сестра заправляет. Но, думаю, мы решим вопрос. Поставим охрану к Ляле и возле дома малютки — тоже. Фотографии у тебя есть?

— Конечно! — нашариваю я телефон и с гордостью показываю своё сокровище.

Пристраиваюсь рядом, и мы сидим, плечо к плечу, прижавшись друг к другу. Я позволяю иллюзии завладеть мной — так естественно делиться с незнакомым человеком своими крохотными радостями. И кажется мне, что ему интересно.

— Какой красивый у тебя Серёжка, — говорит Артём и пальцем прикасается к экрану. И то, что он называет мальчика моим и по имени, рвёт ещё одну струну внутри меня. Я всхлипываю, закрывая глаза.

Артём забирает телефон из моих ослабевших пальцев.

— Ну, что ты, Рина? — прижимает к себе. — А впрочем, поплачь. Иногда женщинам нужно плакать. С ним всё будет хорошо, поверь. Никто не посмеет забрать или украсть. Мы что-нибудь придумаем обязательно. У меня есть одна хорошая знакомая. С педагогическим образованием. Мы пристроим её туда нянечкой или ещё кем. Чтобы рядом с малышом находилась. Это для страховки.

— Я боюсь, — шепчу ему в плечо. — Алексей там спонсор. Правда, он ребёнком никогда не интересовался и ни разу не навещал. Зато вхож в корпус и к администрации. Ему ничего не стоит… сам понимаешь. Серёжу ему могут дать, как давали мне. Пообщаться и прогуляться. А потом — ищи ветра в поле. Тем более, ему плевать. Он не собирался никогда его усыновлять.

— А Лялины фото? — спрашивает Артём, чтобы отвлечь меня от грызущих мыслей. Пока я предавалась сырости, он пролистал мою фотогалерею.

Я качаю головой. Сглатываю ком в горле.

— Её… нет. Старые ни к чему. Новые — тем более. Она сейчас выглядит не так, как когда-то.

— Обезображена? — он умеет ловить суть из воздуха. Слишком внимателен, а я беспечна, если доверяюсь первому встречному. Но у меня нет больше никого. Только он — случайный любовник. Уже дважды.

— Да. И это тоже.