Телохранитель моего мужа

— Выйди, Рина, — прошу как можно мягче.

Она колеблется, но встаёт и, кинув на меня взгляд, полный отчаяния, уходит. Как только за ней закрывается дверь, я расслабляюсь.

— Звоните, что же вы остановились? — киваю на телефон, зажатый в костистой клешне. Руки у доктора некрасивые, на лапы большой курицы похожи. — Только это ничего не изменит. Девушку мы заберём. Клиника ваша не тюрьма, а Ляля не пленница. И удерживать её здесь у вас нет никаких оснований. Она социально не опасна. А мы для неё нашли другое, более комфортабельное место с отличным персоналом. Насколько я понимаю, прогресса ваше лечение не имеет. Поэтому пришло время попробовать другие методы.

Он всё же подносит телефон к уху и пытается дозвониться. Бог в помощь, как говорится. Думаю, Маркову сейчас не до эскулапа. Но это дикое напряжение, пока механический голос не выдаёт стандартную фразу, что абонент вне зоны доступа. Отлично: он ещё и телефон отключил.

— Господин Марков задолжал клинике за два месяца, — переходит к главной части симфонии этот хрен.

— Значит, вы дадите реквизиты, и мы погасим задолженность. На этом всё?

Мы сверлим друг друга взглядами. Доктору очень не хочется расставаться с пациенткой, которая, по всей видимости, находится здесь достаточно долго. Но крыть ему нечем: деньги деньгами, а Марков Ляле не родственник. В отличие от Рины.

Ещё полчаса уходит на оформление документов. Доктор под моим давлением делает выписку из истории болезни, ставит подписи и печати, и мы с Риной наконец получаем доступ к телу.

Тело достаточно молодое и тощее. Ляля похожа на хрупкую бестелесную куклу из материи. На ней мешком висит больничная одежда. Волосы спутаны. Длинные космы почти скрывают лицо. За ними ничего не рассмотреть.

— Мы о вещах не подумали, — смотрит на меня беспомощно Рина.

— Ничего, — приободряю я её, — до машины донесу, а там тепло. Разберёмся по ходу.

— Я не знаю, дастся ли она… — Рина сомневается, — но надо попробовать. Можно, я пока сама? А потом решим?

Я киваю. Здесь всё очень сложно, но девушка не вызывает во мне отторжения — только жалость.

— Ляля, — Рина берёт сестру за руку, гладит легонько тонкие пальцы, — я приехала забрать тебя отсюда. Поедем в другое место. Пойдём отсюда?

Девушка безучастна, но послушно идёт, ведомая рукой Рины.

— Это Артём, не бойся, — приговаривает она. Ляле, кажется, без разницы, но главное — девушка идёт, переставляя осторожно ноги. Кажется: ткни её пальцем — и упадёт, рассыплется на части, не соберёшь потом. — Он тебя на руки возьмёт, позволишь? Там холодно, а мы быстро. В машину.

Ляля останавливается. Тапочки на её ногах-палочках кажутся гигантскими калошами.

— Я тебя покатаю, — улыбаясь, протягиваю руки. Она не реагирует. Стоит, слегка покачиваясь. И тогда я подхватываю её. Лёгкая, как высохший тростник. По тому, как она сжимается, я понимаю: она чувствует и, наверное, понимает. Но думать мне некогда — я направляюсь к выходу. Иду быстро. Рина еле поспевает за мной.

Лялю я усаживаю в машину, на заднее сиденье. Туда же забирается и Рина. Обнимает сестру, прячет под своей курткой, пытаясь обогреть.

Сейчас будет тепло, — обещаю, включая печку. — Поедем с дедом моим знакомиться. Он ещё тот чёрт, но пока спит, не опасен. Даже кажется душкой.

Мы отъезжаем от клиники, я созваниваюсь с Марианной.

— Всё готово, младший. Мы вас встретим.

— Мы тут немного поспешили. Умыкнули девушку, в чём была.

— Ну, это вообще не проблема, — хмыкает Мари, — на месте разберёмся. Главное, вы забрали её. Всё остальное — потом.

Как я люблю, когда она включает режим очень деловой женщины. Ей идёт командовать. Её стихия. И умение решить любой вопрос — отличное качество.

— Спасибо, Артём, — тихо говорит Рина.

Они сидят как две мышки — тихо. Ляля выше её ростом, но похожа на подростка. Из-за худобы, из-за спутанных волос, за которыми лица не разглядеть. Мне любопытно: похожи ли они, хотя понимаю: если Ляля изуродована, то вряд ли можно что-то уловить. Но я бы попытался. Люблю разглядывать лица. Самое интересное занятие.

Это простая благодарность, а я чувствую себя неловко. Ничего не сделал такого, чтобы она благодарила.

— Всё наладится, — обещаю вполголоса, не имея понятия, что входит в понятие «всё» в данном конкретном случае. Но сейчас это необходимо — успокоить хоть немного, потому что я чувствую: тишь да благодать долго не продлятся.

27. Рина

Я давно не обнимала её так — сердце к сердцу, хоть мы и сидим рядом, а меня касается только Лялино плечо и бок. Мне кажется, мы сто лет не были настолько близки, как сейчас. Поэтому я делаю то, чего просит моя душа: убираю волосы с её лица и целую в щёку. Целую так, будто следующего мгновения не будет. Мне это нужно. Почувствовать её, выразить свою любовь, которую почему-то не могла до конца раскрывать в клинике, где она провела слишком много времени.

— На самом деле, Лялю зовут Эля. Элеонора, — говорю я в спину Артёму.

Для меня это важно. Это высшая степень доверия — поведать человеку настоящие наши имена. Как бы ничего такого, на первый взгляд. А для нас — это словно тайный код, вход только для своих. Чужакам места в этом мире нет. Алексей, например, вряд ли об этом помнит, хоть — я уверена — видел Лялины документы.

— Детское прозвище? — отзывается Артём.

— Да, — улыбаюсь, прижимая Лялю покрепче, — она родилась крошечной, недоношенной, похожей на куколку. В семье у нас, кажется, никто её настоящим именем и не называл. Отец изредка, когда сердился. Ляля у нас — девушка с характером.

Я глотаю слово «была», потому что не хочу верить, что от той Ляльки ничего не осталось. Я всё ещё верю, что она однажды придёт в себя. Пусть не станет прежней — незачем, но мне бы очень хотелось видеть её ясный взгляд, улыбку, слышать язвительные интонации, насмешливый голос. Она всегда была слишком живой, чтобы, даже спустя годы, смириться с этой почти незнакомкой, что сейчас греется в моих объятиях.

— Ну, что? Приехали? — оборачивается Артём и улыбается ободряюще.

Его улыбка, голос действуют на меня как анестезирующее средство: я понимаю, что боль никуда не делась, но притупилась, заморозилась — точно. И от этого почти легко. Можно дышать полной грудью. А я почти забыла, как это. И не знаю, нужно ли учиться заново. Есть ли в этом смысл.

Артём открывает дверцу и помогает Ляле выйти. Слава богу, она не сопротивляется, безвольная моя куколка. Он снова подхватывает её на руки и спешит к дверям клиники. Я почти бегу за ним вслед. Я похожа на волчицу, у которой забирают детёныша. И не отдать нельзя, и расстаться невозможно.

В клинике нас ждут. Я сразу понимаю, что эта женщина — сестра Артёма. Те же карие глаза, красивые брови, губы с характерным изгибом. Черты лица лишь мягче, женственнее. Красивая. Очень яркая. Мне даже хочется прикрыть глаза, чтобы не ослепнуть от её сияния.