Темная арена
Шрифт:
— Ну, вроде того. Обычный свой репертуар, наезженный.
— А ведро поганое? А стул?
— Вот это непонятно…
— Маразм у него старческий, вот что я тебе скажу.
Зазвонил мобильник.
— Юрьпетрович, мы тут посовещались… Давайте попробуем еще раз протолкнуть эти три ящика… Георггеоргич волнуется. Может, из-за погоды что-то застревает?
— Ладно. Перезвоню. Лен, давай еще раз.
— А… может, не надо про… тротил? А вдруг это… его сбивает? Непривычно…
— Как скажешь. Я, значит, еще и стихи сочинять должен на ходу… Ну-ну…
Юрасик
— Вот такие чудеса — сервелат и колбаса!
Бум-бубум! Бах!
Хорошо, Лена успела отскочить — обе дверце ящика распахнулись с такой силой, что едва не прибили ее. Из ящика пушечными ядрами вылетели очередью, одна за другой, три картонные коробки, пролетели пару метров по воздуху и крепко плюхнулись на манеж.
Голуби, наладившиеся было поспать, снова взмыли в воздух и заметались по залу; кролики, лениво перескакивавшие с места на место, резво порскнули куда-то в сумрак, а ящик, как пушка, откатился назад и запрокинулся, став похожим на бабушкин сундук.
— Ого! — грохнул Юрасик. — Ты глянь, как на колбасу реагирует! А?! Вот это отдача!
Юрасик набрал номер Андрея, но ответила Лена:
— Что у вас там, Юрьпетрович?
— Появились места за номером два, пять и восемнадцать, причем одновременно.
— Да, ну хоть так… Андрюша…
«Уже и Андрюша?!»
— …сказал, что у вас там голуби летают?
— Да, сеструха твоя высказала предположение, что ящик выдал не то, что вы ему наказали, а привычный репертуар — голубей, кроликов… Спроси у деда — это правильно?
— Не думаю, что я буду передавать такую глупость дедушке — у него сейчас не тот момент, и вообще… Мы сейчас зарядим еще две коробки, и Андрей вам перезвонит, хорошо?
— Действуйте.
— …Помощь не требуется?
У входа на арену стоял один из охранников, пришедший, видимо, на шум.
— Да нет, — слегка смутился Юрасик, чего с ним уже четверть века не случалось. — Хотя… не в службу, а в дружбу, брат, перелови кролей и посади их куда-нибудь, а?
— Только за ушки не надо брать! — сказала Лена, подавая одного из серых охраннику. — Вот так — за спинку.
Когда охранник унес последнего кролика, Юрасик задумчиво спросил:
— А тигров в этот ящик не запускали?
— Вроде нет… Тигрят маленьких, ручных, что в цирке родились, иногда применяли… Но сейчас это считается негуманным.
— Ну ладно, успокоила. Давай дальше. Э-э… Предлагаем угощенье — мармалада и печенья!
На этот раз пришли, стоя одна на другой, две коробки. Юрасик вынул их и оттащил подальше. Они были, судя по надписи, из-под зефира в шоколаде и все еще пахли ванилью. Вроде конвейер наладился, а стихи полились из Юрасика просто рекой.
— Вот и черный шоколад! Шоколаду кто не рад?
— Это шоколадик белый! Не робейте, кто не смелый!
— Разбирайте, дети, жвачку! Для сейчас и для заначки!
— Это девочкам игрушки, куклы, мишки и зверушки!
— Это мальчикам забава — стопроцентная халява!
Когда пол-арены было заставлено разнокалиберными коробками, Юрасик объявил перерыв. Он сел, сняв взмокший тюрбан, и отдышался.
— Давненько
я не работал грузчиком, давненько! Водички бы…— Я принесу, — вскочила Лена.
— Сиди, отдыхай, это я так, промежду делом.
— Я сама пить хочу — умираю.
В ящике, который по идее тоже отдыхал, что-то глухо колотнуло. Похоже, он работал и без Юрасиковых заклинаний.
— А чё это? — удивился Юрасик, но вставать не стал — не было сил.
Лена, коробок, в общем, не таскавшая, подбежала и открыла нижнюю дверцу, что-то взяла там и повернулась, улыбаясь, к Юрасику.
— А вот и ваше персональное желание исполнилось, Юрьпетрович!
В ее руке была старорежимная нитяная авоська неопределенного цвета, в которой было пять бутылок: два «Буратино» — предмет вожделения Юрасика классе во втором, одна «Саяны» и две бутылки с наклейками на непонятном языке. Все они были прохладные на ощупь.
— Полюбил вас этот ящик, — сказала Лена. — За стихи, наверное.
— А как же меня можно не любить, такого красивого и доброго! — подмигнул ей Юрасик, и в ее серо-голубых глазах промелькнуло то ли какое-то облачко, то ли солнечный зайчик — Юрасик не понял.
Они выпили, от души чокнувшись за успех. Дела шли лучше некуда.
— Отзвоним Соседовым, что конвейер надо включать.
Юрасик принялся за свои поэтические упражнения снова. Он яростно хотел есть, поэтому его перевалило с кондитерки на гастрономию.
— Ешь икорку черную, имей жену проворную!
— Лопай также красную, будет жизнь прекрасною!
— Если ты неизбалованный, ешь огурчик маринованный!
Ящики пошли жутко тяжелые, прямо неподъемные, или это Юрасик был уже на исходе. Но останавливаться было неразумно, и Юрасик выстоял до конца. Наконец позвонил Андрей и, сказал, что ушли два последних ящика — с документами и компьютером. Когда они выскочили на их стороне, Юрасик чуть не рухнул на бетонный пол.
— Все! — рявкнул он так, словно командовал полком. — Всем вольно и разойтись! Привал и обед!
…Снаружи было совсем темно.
— Куда тебя лучше отвезти? — спросил он у Лены, заводя машину.
— К метро ближайшему. Там я сама.
— Нет, ты меня неправильно поняла. Куда обедать едем? Что ты больше любишь? Русскую, итальянскую кухню, хочешь — тут японская неплохая харчевня есть? А? Ты ж дама, ты выбираешь.
— Это лишнее, Юрьпетрович.
— Правильно, лишнее. А люди всю жизнь и стремятся получить лишнее. Необходимым они сами себя обеспечат, нет?
— Да вы тонкий психолог!
— А если б я им не был, я б всего этого не провернул. Так куда мы?
— Ну, давайте на «Новослободскую», в латинский ресторан.
Ресторан был расписан краснолицыми истуканами с необыкновенно яркими белками непроницаемо черных глаз. На первом этаже такой же краснолицый парень в пончо играл на тростниковой флейте. Юрасик расслабился, от острого перечного запаха засвербело в носу и застонало в скулах, и Юрасик не мог понять, отчего ему стало так хорошо. В меню значились невразумительные «бесаме-мучо», и Юрасик сказал, захлопнув папку: