Тёмная ночь

– Не там искали, - сказал Высик.
– Это раньше он по судам и загсам гулял...

– Что ты нашел?
– насторожился полковник.

– Догадка. Он всегда искал по тем местам, через которые можно чистую биографию любому документу соорудить. Это раньше можно было с неясностями учета мухлевать, сейчас не помухлюешь. Зато сейчас люди, которые попали в плен или на работы в Германию, или которые были объявлены пропавшими без вести, и у которых из-за этого мог запросто выпасть большой кусок биографии - в смысле, документированной биографии...

– К таким людям сейчас ГБ придираться не будет!
– перебил полковник, живо ухвативший.
– Это раньше взять себе имя и биографию человека, затерявшегося на фронте и, скорей всего, в лагерях для военнопленных сгинувшего, значило вызвать к себе ненужный интерес - и, очень вероятно, самого себя подставить под политическую статью! А сейчас - как? Понимаю, понимаю...

– полковник в возбуждении заходил по кабинету.
– Допустим, живу я по поддельным документам где-то далеко от тех мест, в которых, мол, я родился и вырос. Вызывают мои документы какое-то подозрение. Я объясняю: понимаете, я два года был в плену - в лагере - под оккупантом и у меня на глазах семью расстреляли, если по возрасту я не мог в войне участвовать - документы утратил, восстанавливал по заявлению, в родные места возвращаться не стал, раз вся семья погибла, а молчал всегда об этом периоде моей биографии, потому что боялся, стольких вокруг посадили по подозрению в измене родине... Можно сочинить красивое объяснение, почему в конце войны органы военной контрразведки и НКВД не проверяли: мол, в неразберихе сквозь все линии фронтов проскользнул, едва американцы лагерь освободили, или что-то такое... Говорят: война все спишет. Тут, и в самом деле, война любую несуразность списывает, любые белые пятна. Главное - чтобы и вправду никого из семьи и близких в живых не осталось, чтобы никто не мог опознать либо не опознать. Любая история чистой и складной выйдет, не подкопаешься. Можно, конечно, начать сверять номера серий паспортных бланков, заводить переписку с другими городами - но все это долгая морока, никто этим заниматься не будет, если нет дополнительных веских поводов для подозрений. И если Кирзач сумел достаточно внешность изменить, усы, там, борода, накладная родинка, то его документы уже десять раз могли проверять - и не задерживать. Да, получается, лишь когда преступника в лицо опознаешь, можно будет задним числом утверждать, что документы у него подложные, и отдавать эти документы на экспертизу... Умно, очень умно. Как догадался, майор?

– Мне пришло в голову, что для создания хорошей легенды под фальшивый паспорт сейчас самое-самое - "белые пятна" войны в биографии. Но тогда, Повиликин должен искать имена таких пропавших без вести, у кого наверняка ни одного родственника не осталось. Где их искать перспективней всего? В местах, от войны больше всего пострадавших, где чуть не с половину народу немец вырезал или на принудительные работы угнал. Я как увидел билеты в Смоленск и обратно - у меня сердце подпрыгнуло. Смоленщина ж - одно из таких мест. Я думаю, если поспрошать, то выяснится, что Повиликин и на Украину ездил, и в Белоруссию... Всюду, где смерть погуляла напропалую и где теперь никаких следов не найти, действительно ли пропавший без вести или вернувшийся из плена далеко от родных мест нашелся или, извиняюсь, косит под него кто-то...

– Да, да...
– кивал полковник.
– Красивая версия. Значит, надо военкоматовские архивы в Смоленске проверять, в областной архив обратиться, а также...

И тут зазвонил телефон.

– Слушаю, - сказал полковник.
– Ну? Вот как? И что? Проклятье, быть не может! Ну, хоть что-то... Немедленно мне подробный рапорт! И паспорт - сюда, в Москву, на срочную экспертизу! Да, прыгайте в машину - и чтобы через три часа быть здесь!

Положив трубку, он повернулся к Высику:

– Представляешь, восемь часов назад Кирзача во Владимире едва не взяли, по чистой случайности! Узнаешь по какой - обхохочешься! И только сейчас разобрались, что это был Кирзач! Но в одном повезло - паспорт, на фамилию Сидоров, у нас в руках остался!..

– Я думаю, у него не один паспорт, - рискнул заметить Высик.

– Разумеется, не один! Но и одного паспорта хватит, чтобы совсем плотно его обложить. А теперь слушай, как Кирзач едва не засыпался. Он, и правда, снял одну местную блядь...

18

За следующие двое суток произошло много интересного. Во-первых, размножили и запустили всем отделениям милиции ту фотографию Кирзача, которая в фальшивый паспорт была вклеена. Во-вторых, по данным, поступившим из Смоленска, Петр Афанасьевич Сидоров, тысяча девятьсот одиннадцатого года рождения, был признан пропавшим без вести в тысяча девятьсот сорок третьем году. Вся его семья погибла еще в тысяча девятьсот сорок втором.

В-третьих, в военных архивах и архивах областного управления КГБ Смоленской области обнаружились... доносы на Петра Афанасьевича Сидорова и еще трех человек. Смысл всех доносов сводился к тому, что некто ("боюсь называть свое имя") видел этих людей, долго считавшихся пропавшими без вести, в разных городах. В частности, Петра Афанасьевича Сидорова - в Чапаевске. Тот, в разговоре с автором анонимного доноса, рассказал, что побывал в плену, его проверял СМЕРШ и признал чистым, по справке он получил новые документы, но на родину возвращаться побоялся, зная, как косо посматривают на побывавших в плену, и понимая, что его в любой момент могут арестовать, несмотря на заключение проверявших его компетентных органов. В Чапаевске он скрыл, что находился в плену, устроился на работу. Сейчас он может говорить об этом открыто, потому что на побывавших в плену и в лагерях уже не смотрят косо как на возможных предателей.

И все-таки, что-то странное в этом есть, восклицал автор доноса. Уж не сотрудничал ли он с нацистами, а может, он и в других преступлениях против Советской Власти виноват?

Все четыре доноса были написаны разными почерками, с разными характерными словечками, с разной орфографией, от безграмотной до очень аккуратной, один даже от лица женщины был состряпан, и только когда эти четыре доноса, пришедшие в разное время и попавшие к разным следователям, положили рядом, эксперты смогли с уверенностью сказать: писал их один и тот же человек.

Общим во всем доносах было одно: обвинения были составлены настолько наивно и безграмотно, настолько в духе осуждаемых нынче недавних времен, настолько ясно видна была их беспомощность и безосновательность, чтобы и у самого подозрительного следователя отпала охота с ними возиться, едва бы он их прочитал. Чтобы на волне повальной реабилитации заводить дело против человека, виновного лишь в том, что побывал в лагере для военнопленных или в концлагере и выжил там... нет уж, увольте, так можно по загривку огрести, что долго потом будешь охать.

И следствие ограничивалось тем, что направляло запрос в военные архивы, получало ответ, что такой-то был честным солдатом, вплоть до исчезновения без вести свято исполнявшим свой долг, признавало донос безосновательным и списывало дело в свой архив.

То есть, расчет был психологически верен, идеально верен.

А теперь, допустим, возникли сомнения в подлинности документов или подлинности личности кого-то из владельцев паспортов. Первым делом отправили бы запрос в областное управление ГБ, а оттуда бы ответили: как же, как же, все правильно, на этого человека даже донос поступал, но мы признали донос ложным, ни в чем не виновен человек, пусть спокойно живет. И человека оставили бы в покое. Раз сам КГБ его уже проверял и нашел ни в чем не виноватым - значит, остальным тут делать нечего. Человека сразу оставили бы в покое. И один шанс из тысячи, что какой-нибудь дотошный милиционер сумел бы разглядеть какую-нибудь мелкую неувязку с номерами паспортных бланков или чем-нибудь еще.

– Артистом своего дела был Повиликин, - сказал полковник Переводов.
– Всю душу вкладывал... Правда, наверно, не для всех клиентов, а для тех, кто мог заплатить за такое качество. Это ж сколько времени и средств требовалось: поездки туда, сюда, над одними только доносами корпеть...

– С другой стороны, - заметил Высик, - если бы он не так старался создать прочную базу под любой фальшивкой, а просто выпекал фальшивые корочки, нам бы намного дольше пришлось повозиться.

– Это да, - согласился полковник.
– Но, скорей всего, тогда сам Повиликин бы давно попался. Примитивные "рисовальщики" долго на воле не живут...

А поскольку каждый донос был отправлен довольно давно, то, получалось, Повиликин строчил доносы заранее, до того, как начинал делать подложные документы, чтобы к тому времени, как клиент получит паспорт на руки, донос успел бы отлежаться и уйти в архив. Тоже точный расчет.

Во все областные управления СССР пошел срочный приказ проверить, не появлялось ли схожих доносов на людей, якобы воскресших после того, как они многие годы числились пропавшими без вести, и принять меры к задержанию людей, на которых эти доносы написаны. Особое внимание уделялось Украине, Белоруссии и тем областям Российской Федерации, которые особенно пострадали от войны. Были отправлены и фототелеграммы со смоленскими доносами, для сличения образцов почерка.