Темные изумрудные волны

— Но как… Понимаете, в Волгоград приходят крупные московские дистрибьюторы, демпингуют, ломают рынок. Приходится снижать цены. Клиент становится капризным, разборчивым.

Перебив Илью, Андрей попросил прайс-лист компании. Получив, принялся внимательно его просматривать, одновременно прислушиваясь к тому, что рассказывает директор. Тот говорил о своих трудностях.

— Интересно? — спросил Роман.

— Да, фармацевтика — моя страсть, — ответил Андрей. — Илья, могу я взглянуть одним глазком на ваши приходные документы?

— На какие позиции?

Андрей назвал наугад несколько импортных, и несколько отечественных наименований. Директор позвонил бухгалтеру и сказал, чтобы та принесла нужные документы. И продолжил свои рассуждения о трудностях жизни. Слушая его вполуха, Андрей рассматривал обстановку кабинета. Необычные сувениры, небольшие искусственные деревца, причудливые вазочки, изречения в рамках: «Ничто так не развращает, и не деморализует, как небольшой, но стабильный заработок»; «С презрением отвергай бесплатные обеды»; «Приступай к делу без колебаний»; «Не принимай роли, которую навязывает тебе общество. Сотвори себя заново»; «Держи руки чистыми».

«Он думает, что умён, продвинут, оригинален, что у него хороший вкус», — мысленно усмехнулся Андрей.

Появилась бухгалтер, она положила на стол документы, и вышла. Андрей стал их изучать, сравнивать приходные цены с продажными. Поставщики были иногородние, в основном московские, некоторые наименования поставлялись напрямую от производителя, и растаможивались в Волгограде.

— На импортный товар у вас гораздо ниже наценка, чем на отечественный.

— Конкуренция, — объяснил директор, — иностранные компании открывают представительства, работают напрямую с клиентами. Приходится снижать цены.

Андрей бросил бесцеремонный взгляд на него, помолчал, затем сказал:

— Лучше б ты ничего не говорил. Вовремя промолчать — всё равно, что украсить разговор благоуханием весенних фиалок. А то ведь… И вывеска твоя плутовская, и говоришь, — как в лужу пукаешь.

И он пояснил:

— Иностранные компании дают приличные товарные скидки, то же самое делают их московские дилеры. И не всегда это проходит по бумагам — чтобы таким, как ты, было проще вести бухгалтерию. Бывает, вместо товарной скидки возвращают наличные по факту оплаты — процентов двадцать-тридцать. А отечественные заводы-производители пока не дошли до этого, вот и вся причина.

— Лохануть нас захотел, лупарик, — грозно рыкнул Роман. — Хрен тебе, разводилу не разведёшь!

И добавил уже спокойнее:

— Не хочешь говорить нормально, не надо. Думаешь, нам приятно тебя слушать? Гонишь одно отрицалово. Сколько мы тут сидим и разговариваем, ничего, кроме вонючих какашек, с твоего языка не слетело. Нам надоест, мы уйдём, и больше приходить не будем…

Выдержав многозначительную паузу, добавил:

— …Потому что приходить будет не к кому… Чьё-то развитие остановится, так и не начавшись.

— Ты же не можешь на один процент наценки содержать весь этот балаган, — подхватил Андрей, обводя взглядом кабинет, — у тебя тут забито минимум пятьдесят процентов.

— Гм… лучше промолчу, — тихо ответил Илья.

— Я тебя прекрасно понимаю, — продолжил Андрей, — но ты тоже постарайся меня понять. Мне нужно кое-что от тебя, ты, когда что-то понадобится, сможешь обратиться ко мне. Опять же повторю: всё решится к обоюдной нашей пользе. Конечно, ты живёшь тут бирюком, кайфуешь: играешь в погремушки, — снисходительный взгляд на сувениры и деревья, — набиваешь нифилями голову, — презрительный взгляд на рамки с изречениями, — но жизнь развивается, идёт вперед. Неразумно отгораживаться от мира.

— По братски надо жить, — подхватил Роман, — твой друг — мне друг, твой недруг — мне недруг.

Храня молчание, Илья опасливо поглядывал на своих собеседников. Зазвонил телефон, директор снял трубку, попросил, чтобы позвонили попозже. Затем, подперев ладонью голову, похожую на дикий каштан с приклеенным клочком хлопка, хмуро изрёк:

— Каковы будут ваши условия?

— Мы кто, по-твоему, вымогатели? — ответил Роман. — Мы ведём открытый диалог, ищем точки соприкосновения. У нас всё по согласию. Мы ж не насильники.

— Coitus letalis, — тихо обронил Андрей.

— Видишь, пока ты бегал в пампасах, гонял бродячих шавок, люди изучали языки, — нравоучительно произнёс Роман. — Это тебе, Илюша, не хрен собачий.

— Lingua Latina non penis canina, — подтвердил Андрей.

— Две тысячи я уже не потяну.

— Бери новые высоты, пусть будет три.

От этих слов директор вздрогнул, глаза его потемнели, складка перерезала нахмуренный лоб, стиснутые зубы насилу сдерживали стон.

Вспомнив Гордеева, Андрей предложил:

— Давай не так. Мы будем брать товар, скажем, на десять тысяч долларов в месяц, а оплачивать будем восемь. Потом берём новую партию, и так далее.

Видя непонимание в глазах директора, Андрей повторил предложение другими словами.

— Да всё он понял, — оборвал его Роман, — не настолько туп. Соображает, где мы тут его кинем.

— Не нужен нам твой товар, — обратился он к Илье. — Не продадим, вернем всё взад! И это, — давай отвечай быстрее. Если тебе сказали молчать, это не значит, что нужно заткнуться насовсем, и не говорить по делу.

— Давайте так попробуем.

— Давать будешь в других местах, нам нужен понятный ответ — да-да, нет-нет, оральный секс!

— Coitus letalis.

— Да, — твёрдо ответил Илья.

— Товар я буду брать со скидкой двадцать процентов, — заявил Андрей.

— Но…

Роман угрожающе поднял руку:

— Будешь дёргаться, мы передумаем и уйдем.

— Тогда… чтоб Фима не был в курсе.

— Мы не обидимся, если у тебя будут тайны от компаньона, — насмешливо проговорил Роман, — ты многое скрывал бы и от нас, если б мы не обладали способностью всё видеть.

И, легко поднявшись, сказав директору «покедова», направился к двери. Андрей, взяв со стола прайс-лист, проследовал за ним.

Стоя в дверях, Роман на прощание сказал директору:

— Давай, махинатор, чтобы твоя голова, туго набитая этими… — тут он бросил быстрый взгляд на рамки с изречениями, — …шняжными штучками, всегда была на месте.

Глава 59

Недвижимый, задумчивый, он сидел в кресле; напротив него, у стены, стоял Катин портрет, нарисованный сухумским художником. Андрей смотрел и ничего не видел. Он пробовал успокоить себя: может, семейные неурядицы? Но, возразил он сам себе, тогда бы она позвонила, и всё рассказала. Её молчание длится больше трёх недель.