Темный оборот луны

– - Сказочник ты, - сказал Виталик.
– Тебе, по-моему, больше все снится.

– - А что я здесь с тобой сижу, - сказал Витька.
– Тоже снится? Нет... Я в нору забился, ты меня отсюда никакими силами не выкуришь... Вот жалко только, что ты не летом приехал. Мы бы с тобой на рыбалку сходили. Мы с Кулешовым летом ходили на леща, всю рыбу в реке, какая ни есть, как дураки, пшенной кашей перекормили... Поймали, правда, полторы штуки.

– - У вас там, небось, вместе с рыбой вся таблица Менделеева плавает, - сказал Виталик недоверчиво.

– - Нет, это ты зря, - возразил Витька.
– У нас как все заводы позакрывались, и вверху по течению химический тоже медным тазом накрылся, так чисто, хоть пей... Вода прямо такая... Слушай, - он вдруг нахмурился и, приподняв голову, уставился прямо на Виталика хитрющими и желтыми, как у кошки, глазами.

– А ты как... уверен, что она вообще существует?

– - Кто она, - протянул Виталик.

– - Ну, Америка твоя.

Виталик опешил и недоуменно почесал ухо.

– - Здрасте...
– проговорил он.
– Это как это?

– - Ты ж там не был. Откуда ты знаешь? Может, и нет ее вовсе.

Виталик даже сначала не нашелся, что ответить.

– - Я же туда еду!
– возмутился он.
– Туда же еще документы фиг оформишь!... Как это нет?

– - Мало ли кто куда едет. Убедил! Приедешь, а ее, - Витька развел руками, - нету.

– - А что же есть?
– спросил Виталик непонимающе.

– - А ничего нету.

Витька снова широко развел руками и скорчил пьяную рожу. В такой позе, бритый, полуголый, он напоминал какого-нибудь ехидного лешего из тех детских мультфильмов, которые кажутся созданными в похмельных кошмарах.

Виталик еще подумал, стараясь подобрать убедительные аргументы.

– - Как это нету, - сказал он.
– Она на карте есть. Ты ж сам ее в школе учил. Нам ее в кино показывают.

– - Мало ли чего показывают, - довольно сказал Витька, смакуя Виталиково недоумение.
– А может, врут все. Тебе и коммунизм тоже в кино показывали. Нет, - он недоверчиво покачал пальцем.
– Я бы на твоем месте убедился получше. Тут даже если руками пощупать, так и то, знаешь... не аргумент. А то что ты учил, ты лучше к ночи не поминай. Ты ведь небось и эту учил... по-лит-эко-но-ми-ю со-ци-а-лиз-ма...
– он решительно налил, постукивая горлышком о край, по полстакана сначала себе, потом Виталику.
– Меня, правда, бог миловал, я до этого счастья не дошел... Мало ли что где. В Сенегале, братцы, в Сенегале...

Виталик потряс головой, отгоняя наваждение. На него почему-то очень сильно подействовали Витькины слова.

– - Нет, что ты ерунду какую-то несешь...
– бормотал он.
– Ты тут скоро совсем ошалеешь... Мне письма оттуда шлют... Как это нету...

Он еще долго бормотал и не мог сойти с этой неожиданно подброшенной ему мысли.

Позже они вышли во двор, на дорожку, протоптанную среди сугробов. Виталик задрал голову. Небо было черным, звездным, мерцающим. Виталик уже не помнил, когда он еще видел такие звезды, которых не видно бывает на мутном, зеленоватом, затянутым смогом московском небе.

– - Ба-а-тюшки...
– протянул Виталик.
– Вот это даа... Слушай, - ему вдруг пришло в голову.
– А ведь там я точно такие увижу! Дико, а?

– - А ты в какое полушарие едешь?
– задумчиво спросил Витька в ответ.

Утром Виталик сел в проходящий поезд на Москву, и к вечеру снова был дома. Он вылез из поезда, одурев от тепла и духоты вагона. Попытки отоспаться в поезде ни к чему не привели - только он заснул, как кто-то проходя по вагону, схватился ему за пятку, и весь сон сразу пропал. Он вышел на вокзале, легко неся сумку, в которой оставались одни тапочки, прошел по переходу с замершими плевками на кафельном полу, лавируя между оккупантскими сумками, которые тащили со всех сторон от него: и впереди, и сзади, и справа, и слева. Пахло рельсами. Две женщины с меховых шапках целовались с визгом умиления, размазывая друг другу по лицу губную помаду. Над головами людей поднимались дымки от сигаретного дыма и пар изо рта. На углу молодой парень в гимнастерке, с голубым беретом, лежащим у него в ногах, бренчал на гитаре и немелодично тянул что-то про Афганистан, не попадая в тональность. Рядом валялась брошенная упаковочная картонка с надписью печатными буквами: "Люди, помогите, умерла мама". Дальше тетка в платке и в рейтузах с начесом, стоящая за столом, громко кричала: "Ррас-про-да-жа! Каас-метику берем недорого!", а за ней тихонько топтались старушки с пачками сигарет и батонами копченой колбасы. Стояли сколоченные из фанеры ящики со стеклянными дверцами, с огарками внутри, обогревающими груды мандаринов и пучки гвоздики на ломких членистоногих стеблях. Продавец потрясал гроздьями поясных сумочек и монотонно твердил, упреждая очередной вопрос потенциального покупателя: "Пистолет влезает... пистолет влезает...".Машины, поставленные вкривь и вкось, загромождали половину проезжей части. Виталик вдохнул городской воздух. Было морозно, откуда-то несло горелыми чебуреками, белый пар котельных клубами висел где-то над крышами, пар валил и от канализационных решеток. Виталик подумал, потоптался у тротуара, вынул из кармана карточку и внимательно рассмотрел одно слово, написанное на ней черной ручкой. Потом вошел в вестибюль метро, купил в кассе телефонную карточку и, разыскав за углом телефон, набрал номер.

– - Говори громче, - сказал он в трубку.
– Здесь дикий шум, я ничего не слышу.

В ответ ему продиктовали адрес, который он повторил несколько раз, запоминая, и потом повесил трубку. В метро, немного отогревшись, он достал ручку и, отогрев дыханием, записал адрес на карточке. Женщина, сидевшая напротив - в меховой ушанке с подвязанными ушами, с пакетом стамбульского duty free - посмотрела на него недоверчиво.

Это оказалось рядом - через полчаса он был на месте.

Он никогда здесь не бывал. Он знал, что адресат, значащийся на его карточке, давно переехал, но не знал, куда. И был разочарован. Он ожидал престижного дома, а дом был обыкновенный, с малогабаритными квартирами и грязным подъездом. Разве что близко от метро и близко к центру.

Все еще сомневаясь, не шутка ли это, он позвонил в железную, обитую дермантином дверь. Дверь распахнулась почти что сразу - его ждали. Людмила Павловна, в черном домашнем халате, с теми же кроваво-золотыми капельками в ушах, с насмешливой улыбкой, пропустила его в квартиру. Она была без косметики, увядающая кожа на ее лице несколько лоснилась, и потому она выглядела старше, чем в их последнюю встречу на ВДНХ.

– - Боже мой, - проговорила она.
– Что это с тобой стряслось? Я уж и не ждала...

– - Да вот, - сказал Виталик.
– Я тебе не мешаю часом? Может, я не вовремя?

– - Ты знаешь, - сказала она, то ли шутя, то ли всерьез.
– Мне хорошие люди не мешают... Ты проходи, раздевайся.

– - Я бы и не пришел в нормальном состоянии, - сказал Виталик, снимая ботинки.
– Но мне скоро уезжать. Поэтому хожу, посещаю людей, которые для меня что-то значат... или значили... Вот от Витьки приехал, и сразу к тебе, чтобы уж сразу всех охватить.

– - Значит, и моя очередь подошла, - сказала Людмила Павловна насмешливо, выпрямляясь и подставляя круглое, блестящее от крема лицо лучам коридорного бра.
– И как Витька? Справляется с собственным характером, или так и несет его, куда, не знаю?.. Где он обретается?

– - Витька в порядке, - сказал Виталик.
– Бизнес у него свой. А где, не скажу. Далеко.

Людмила Павловна засмеялась.

– - Да храните, храните свои тайны, - сказала она.
– Меньше знаешь, лучше спишь, - она приняла у него куртку и повесила на вешалку.
– Холодная. Морозит там?

– - Ничего, - сказал Виталик.
– Умеренно, - он надел мужские тапки, которые она выгребла ногой из-под галошницы.
– Это этого твоего... не запомнил, как... хмыря?

– - Ну, а что мне, - сказала Людмила Павловна, невозмутимо пожимая плечами.
– Для вас, для каждого, отдельные держать, что ли?

– - Я понимаю...
– пробормотал Виталик со вздохом.
– Тогда бы пришлось тут склад организовывать...

– - Не хами, - сказала Людмила Павловна равнодушно.
– Нечего за мной считать, я за тобой не считаю. Что за болезненное любопытство к дамской жизни?..

– - Да молчу, молчу...
– сказал Виталик, выпрямляясь и рассеянно оглядывая стены.
– Дай мне чаю, я с поезда.

– - С поезда, так покормлю, - сказала Людмила Павловна.
– Ты, может, своим позвонишь? Тебя когда ждут? Мать не будет волноваться?