Тень горы

– Тебе смешно, да? А мне не до смеха. Я два года внедрялась, а меня заставили все бросить, поехать в гостиницу, собрать твои вещи и отвезти тебя в аэропорт!

– Внедрялась? Ты что, шпион?

– Заткнись!

– Ладно. И все-таки ты кто?

– Я подбираю тебя почему-то посреди дороги, в одиночестве, – заявила она, загадочно глядя на меня. – Ты зачем-то заставляешь меня остановить машину и беседуешь с подозрительным незнакомцем. Так что давай, убеди меня, что никакой ошибки нет, или, клянусь Аллахом, я всажу тебе пулю в лоб и сниму золото с трупа.

– Если ты знаешь священную книгу Коран, мне достаточно назвать суру и аят.

– Ты о чем?

– Сура вторая, аят двести двадцать четвертый.

– Аль-Бакара, корова, – пробормотала она название суры. – Это ты намекаешь, что я толстая?

– Нет, конечно. Ты не толстая, ты… фигуристая.

– Прекрати.

– Ты первая начала.

– Тогда скажи аят, если такой умный.

– Для неверного знакомство с Кораном неплохо начать с двести двадцать четвертого аята второй суры: «Пусть клятва именем Аллаха не препятствует вам творить добро, быть богобоязненным…» [67]

67

Перевод М.-Н. Османова.

– «…и примирять людей», – завершила она, впервые улыбнувшись.

– Ну что, приступим? – Я начал высвобождаться из жилета.

Она сунула пистолет в карман складчатой юбки, открыла заднюю дверь и подняла сиденье, под которым оказался тайник. Я вручил ей жилет. Она дотошно проверила все кармашки и бланки паспортов, а потом уложила жилет в тайник, плотно прикрыв его маскировочной пленкой, и с резким щелчком опустила сиденье. Мы снова сели в машину.

– В гостинице остановимся, тебе надо выписаться из номера. После этого ты превратишься в призрак.

– В призрак?

– Заткнись. Приехали. Забирай вещи и выписывайся. Я заправлю машину и вернусь через пятнадцать минут. Ждать не буду.

– А ты…

– Марш отсюда!

Я вышел из седана и взбежал по ступеням в вестибюль гостиницы.

– Мистер Дэвис! – окликнул меня Анкит, круглосуточный портье, который с подносом в руках стоял у эркерного окна. – Я увидел, что вас подвезла Голубой Хиджаб, и решил, что вам не помешает подкрепиться.

Я благодарно отхлебнул из высокого бокала:

– Вас не зря назвали «совершенством», Анкит.

– Рад вам угодить, сэр. Ваши вещи уже в вестибюле, у стойки. Вам осталось только расписаться в журнале регистрации.

– С удовольствием, прямо сейчас и распишусь.

– Вам предстоит шестичасовая поездка. Не торопитесь, приведите себя в порядок, я подожду.

Когда я спустился из номера, Анкит вручил мне еще один коктейль. Рядом с моим рюкзаком на стойке лежал пакет с бутербродами, бутылками воды и прохладительных напитков.

Я протянул портье деньги – пятьсот долларов.

– Нет, что вы, – запротестовал он. – Это слишком много.

– Анкит, не спорьте. Мы ведь с вами больше не увидимся, давайте не ссориться на прощание.

Он улыбнулся и спрятал деньги.

– Бутерброды на случай, если в дороге проголодаетесь, а если Голубой Хиджаб… рассердится, то вот, возьмите… – Анкит дал мне пачку сигарет и кубик гашиша.

– По-вашему, если решительная женщина с пистолетом рассердится, то мне лучше всего выкурить сигарету с гашишем? – поинтересовался я, взяв подарок.

– Не вам, а ей, – объяснил он.

– Голубой Хиджаб курит гашиш?

– Еще как. – Анкит уложил в рюкзак пакет с едой и бутылки. – Он на нее действует как валерьянка на кошку. Только вы придержите его на крайний случай, она злится, когда гашиш кончается.

На подъездной дорожке заскрежетали тормоза, трижды рявкнул клаксон.

– Представьте себе, что она – Дурга, богиня-воительница верхом на тигре, и ведите себя как полагается.

– А как полагается себя вести?

– С уважением, обожанием и страхом, – лукаво заметил Анкит, склонив голову.

– Спасибо, дружище. Прощайте.

В дверях я обернулся. Анкит с улыбкой помахал мне. Голубой Хиджаб погрозила пальцем. Мотор взревел.

Мы выехали на трассу и помчались на юг, к Коломбо. Голубой Хиджаб подалась вперед и сжала руль так, что костяшки пальцев побелели.

Минут десять я слушал, как скрипят жернова ее зубов, перемалывая жгучие горошины гнева, и, не выдержав, решил завести разговор:

– Я встретил твоего мужа, Мехму.

– Ты решил прервать блаженный покой только ради того, чтобы поговорить о моем проклятом муже?

– Блаженный покой? Мне на допросах было спокойнее.

– Да ну тебя! – беззлобно буркнула она, расслабленно откинулась на спинку сиденья и пояснила: – Что-то я нервная стала. Нехорошо это.

Я хотел пошутить, но вовремя сообразил, что у нее пистолет наготове.

Она отлично вела машину: обгоняла грузовики, снижала скорость, заметив временные ограждения на трассе, и закладывала крутые виражи.

Я люблю быструю езду. Если за рулем водитель, которому можно довериться, поездка превращается в смертельный аттракцион. Лобовое стекло стало мыльным пузырем, летящим сквозь пространство и время. Над машиной дугами гнулись тени деревьев, обещая вернуться, но джунгли кончились, и дома за заборами превратились в бусины на очередном ожерелье цивилизации.

– Я вчера человека подстрелила, – чуть погодя сказала она.

– Друга или врага?

– А что, есть разница?

– Конечно.

– Врага.

В машине воцарилось молчание.

– Насмерть подстрелила?

– Нет.

– Хотя могла?

– Да.

– Милосердие – не позор, – заметил я.

– Да пошел ты…

– А в исламе не запрещены крепкие выражения?

– Мы говорим по-английски, а я – коммунист-мусульманка.

– Ну, тогда ладно.

Она резко свернула на обочину и остановила седан посреди поля цветов, на пропитанной ливнем земле. Оглядевшись, Голубой Хиджаб выключила двигатель.

– У Мехму все в порядке?

– Да.

– Честно?

– Честно. Он мне понравился, даже очень.

Внезапно она всхлипнула. По щекам покатились слезы, частые, как капли дождя, заливавшие лобовое стекло.

Так же неожиданно она успокоилась, утерла глаза, раскрыла пакет с бутербродами, а потом снова зарыдала и не могла остановиться. С ней что-то происходило, все сразу, одновременно. Я не знал, что именно, – я вообще ее не знал.

У основания ее ногтей оставались тонкие полумесяцы лака, на виске темнел синяк размером с мужской перстень-печатку, на костяшках кулаков багровели ссадины, от свежевыстиранной одежды пахло гостиничным мылом. На заднем сиденье лежала сумка с нехитрыми пожитками – только самое необходимое, чтобы быстро собраться и уйти. Всякий раз, когда Голубой Хиджаб замечала, что я смотрю в нее, а не на нее, она еще глубже уходила в себя.