Тень горы

Мимо нашего дома медленно прошел последний разносчик чая, позвякивая велосипедным звонком, чтобы привлечь внимание дремлющих сторожей. Понемногу это «дзинь-дзинь» удалялось, пока улица не погрузилась в тишину.

Все живое вращается вокруг сердца Судьбы, как планеты вокруг солнца. Ранджит, Викрам, Деннис Спящий Баба, Навин Адэр, Абдулла, Санджай, Дива Девнани, Дидье, Джонни Сигар, Конкэннон, Винсон, Ранвей, Скорпион, Близнец, Шри-Ланка, Лиза – мои мысли блуждали, как парусник по кругосветным морям, и лишь одна звезда светила мне с черного неба: Карла.

Лиза еще спала, когда я ушел на рассвете. Ощущая прилив бодрости после сердечного раскаяния перед самим собой, я шагал к ближайшей стоянке такси. В неверном утреннем свете моя тень игривой собачкой металась по асфальту. Сонный таксист нехотя согласился везти меня за двойную плату. Пустынные улицы, по которым мы проезжали, были залиты ясным, чистым светом.

Вокзал, этот языческий храм Бомбея, без устали гнал по артериям-переходам носильщиков, пассажиров и грузы – и у каждого была своя исключительно важная цель, и каждое место в вагоне имело свою судьбоносную ценность.

Когда мадрасский экспресс отошел от перрона и набрал скорость, за моим окном замелькали испещренные лужами улицы пригородов, а затем, по выезде из урбанистической серости, поплыли пейзажи зеленых долин и холмов.

«Вновь-и-вновь, вновь-и-вновь, вновь-и-вновь», – отбивали ритм колеса вагона. Мне было хорошо, точнее – хорошо и плохо одновременно. Мое сердце отстукивало вопросы; мое сердце подавало команды.

Поездка на Шри-Ланку представлялась рискованным предприятием, в этом Лиза была права. Но Абдулла договорился с Санджаем, выторговал у него мою свободу в обмен на эту миссию, которую я давно обещал выполнить. Если подумать, еще одна миссия, подобная полусотне выполненных мною ранее, была невеликой платой за «чистый» уход из Компании.

Я порадовался за Лизу, за ее свободу от меня – если она хотела именно этого. Я испытывал к ней прежние теплые чувства, сдобренные беспокойством, но уже начал привыкать к тому факту, что она меня оставила раз и навсегда, – она меня оставила, тогда как я вступил на тропу войны.

Лиза нашла свою правду, как и я нашел свою. Я любил Карлу и уже не мог полюбить другую женщину.

И для меня не имело значения, какие интриги она замышляла – то ли вместе с Ранджитом, то ли против него. Не имело значения ее замужество, как и мои неудачные попытки найти любовь в другом месте. Не имело значения, перерастет ли ее отношение ко мне во что-то большее, чем просто дружба. Я любил ее, и это было навсегда.

Мне было хорошо, и мне было плохо – и лишь одна, последняя плохая миссия отделяла меня от чего-то лучшего.

«Вновь-и-вновь, – пели колеса, – вновь-и-вновь, вновь-и-вновь». Поля, фермы и городки проносились за окном поезда, и небесная пелена накрыла дальние горы последним в этом сезоне дождем.

Часть 6

Глава 33

Луны не было. Облака спрятались, напуганные темнотой. Яркие искры звезд обжигали изнанку опущенных век. Ветер играючи обвевал палубу, радуясь нашему появлению на безбрежной глади океана; судно не скользило по поверхности, а мерно, как пловец, рассекало гребни волн.

Три дня я и семьдесят семь моих спутников ждали в Мадрасе именно такой ночи. Дни ожидания сжались в минуты – в минуты до полуночи, в минуты до пересадки с нашего судна в утлые лодчонки, в минуты до пути по грозному океану.

Волны лизали нос корабля, просоленные ленты тумана тянулись к корме, где я, в темно-синих штанах и куртке, казался еще одним темным тюком на темной палубе.

Судно, вздыхая на волнах, скользило между мглистой ночью и сумрачной водой, а я смотрел на звезды.

Обычно океанские торговые суда над ватерлинией выкрашены белым, светло-желтым или кремовым, чтобы при поломке двигателя или бреши в днище спасатели заметили корабль издалека – с моря или с воздуха.

«Митратта», грузовое судно водоизмещением пятьдесят тысяч тонн, зарегистрированное в Панаме, сверху донизу была выкрашена темно-синим; темно-синий брезент покрывал палубу и надстройки.

Капитан управлял судном при свете приборной панели. В темноте огоньки казались крошечными существами, ныряющими в волнах.

Люди жались друг к другу штабелями грузов – да мы и были грузом. Те, кого перевозят тайно, украдкой везут с собой свои мечты. На палубе тихо шелестели голоса, но слов было не разобрать – шепот звучал тише плеска волн. Беженцы, спасаясь от войн и кровавой резни, овладели искусством тишины.

Внезапно мне захотелось с кем-то поговорить. По качающейся палубе я подошел к беженцам и улыбнулся, блеснув зубами в темноте. Меня встретил ответный блеск зубов.

Я сел рядом. Люди снова зашептались.

Говорили они по-тамильски, я не понимал ни слова. Тихие голоса обволакивали коконом, нежные звуки тенями скользили по выкрашенной стальной палубе.

Ко мне подошел кто-то, неразличимый в темноте, присел на корточки: Мехмуд, которого все звали Мехму, мой связной на судне.

– Война молодых, – негромко произнес он, глядя на тамилов. – Независимое тамильское государство на Шри-Ланке – идея старая, но умирают за нее юнцы. Пойдем?

– Да.

Я последовал за ним на ют.

– Они тебе не доверяют. – Мехму прикурил две сигареты, вручил одну мне. – Ничего личного. Тебя не знают, зачем ты здесь – непонятно. Положение у них тяжелое и становится еще тяжелее, поэтому подозревают всех, даже друзей.

– Ты в каждое плавание на этом корабле выходишь?

– Да. Выгружаем законный товар, а потом я возвращаюсь в Мадрас.

– Нет, каждый месяц я к такому не готов. Здесь патрульные катера постоянно шныряют, с серьезными пушками.

Он еле слышно рассмеялся:

– Что ты знаешь о тамилах-мусульманах на Шри-Ланке?

– Почти ничего.

– Погромы. Почитай на досуге.

На этот раз в его смехе сквозила печаль. Мехму выпрямился.

– Твое золото и паспорта помогут, – объяснил он. – Мы вызволяем людей из тюрьмы, вывозим их с Шри-Ланки, чтобы они поведали всему миру о том, что происходит. Для посторонних это всего-навсего еще одна гражданская война. Для нас это война, которую начали другие, но сражаться приходится нам. Для нас дело не в национальной принадлежности, а в вере.

И снова вера… Я занимался контрабандой не из-за идеи и не из благородных побуждений, а из корысти. О своей цели я думал со стыдом, ведь человек рядом со мной рисковал жизнью ради своих убеждений.

Я вез стограммовые золотые слитки, переплавленные из украшений, – Компания Санджая завладела ими обманом и вымогательством. На слитках – и на мне – лежал кровавый отпечаток насилия: ничего благородного, ничего чистого.

И все же во мне оставался хрустальный, хотя и запятнанный, осколок веры. Я не считал задание священной миссией, но темное судно несло нас с Мехмудом к одной и той же темной войне. Для меня это была война одиночки – борьба за свободу от бандитов, которых я когда-то считал братьями.