Тень мачехи. Том 2

– Смори-ка, чё! Воин, бля… – вырыгнул он, и тряхнул Марину за волосы так, что она, зашипев, выгнулась от боли.

– Пашка, уйди, ты ещё тут!.. Из-за тебя всё! – зло выкрикнула она.

Опустив её, отчим начал медленно выпрямляться. А кисть его левой руки – измазанная в крови, как хищная пасть – опять заскребла, смяла воздух. Павлик попятился, в отчаянии глянул на мать. Но она молчала. Смотрела. И не пыталась вмешаться.

Он захлопнул дверь кухни. Бросился к окну. Щелчок шпингалета, дребезг стекла, холод в лицо. Нога на батарею, рука – за подоконник, вскарабкаться… Но злая рука цапнула штанину, потащила мальчишку назад:

– Не уёдёшшшь, сучччёнышшш…

Павлик лягнул его – бешено, что есть силы. Пятка ударила в мягкое, и отчим взвыл, на миг ослабив хватку. А мальчишка вывалился прямо в промозглый мартовский ветер.

– Кууудаа?!.. Стооой, бл…

Но Павлик бежал по мартовскому снегу, как был – в носках, джинсах и тонкой рубашке, под которой подпрыгивали и шуршали фотографии женщины, что так его любила.

А город спал, и в округе не горело ни единого фонаря. До ближайших домов еще предстояло добраться, да и там – что ждёт? Закрытые подъезды. Равнодушные люди. И тёти Тани нет, чтобы помочь. Но мальчишка бежал по снегу, потому что оставалось только одно – бежать.

…Он не видел, как на полу оставленной им квартиры обмякла бледная, истерзанная женщина. Как сожитель, в последний раз ударив ее ногой, прошел в комнату и, что-то пьяно бормоча, навзничь рухнул на диван. Как почернела и свернулась алая кровь на полу.

А ещё он не видел, как в кухню влетел ветер. Как пронёсся по квартире, заглядывая в каждую щель – и везде находя мусор, грязь, вонь, затаённую зависть и злобу. Как куснул за щёку спящего мужчину и царапнул по оголившейся ноге женщины, лежащей без сознания. Как взобрался на подоконник, замер, глядя на мальчишечьи следы, убегающие от дома. А потом надул парусом голубую занавеску, висящую у раскрытого окна рядом с плитой – и окунул её в пламя горелки. Желтый голодный огонек побежал по ткани, будто пробуя на вкус. Вспыхнул, превратив занавеску в пылающее полотно. Становясь всё голоднее, лизнул стену – прогнившую деревянную стену с выцветшими, сухими от времени, бумажными обоями.

И глухо заурчал, вгрызаясь в неё.

Глава 14

Василенко явился в бильярдную с опозданием. Макс смотрел, как он идёт между широких столов, покрытых зелёным сукном – неторопливо, вальяжно, здороваясь со знакомыми игроками и галантно целуя руки их спутницам. «Выделывается, мажор. Знает, что я уже полтора часа здесь проторчал. И что дождался бы полюбасу – деваться некуда», – подумал Макс. Шагнул от барной стойки навстречу партнёру и мстительно сдавил хилую сухую кисть, протянутую для рукопожатия. Василенко, скривившись, попытался выдернуть руку, но Макс чуть помедлил, прежде чем отпустить. И улыбнулся с невинным видом:

– Извини, брателло, не рассчитал.

В глазах Василенко мелькнула обида.

– Нарезался уже? – брезгливо спросил Олег, надув губы. Усевшись на высокий барный стул, он кивнул бармену: – Апельсиновый фреш, льда не нужно.

Макс примостился напротив, постучал ногтем о край широкого стакана, на дне которого желтели остатки жидкости:

– Один бокал виски, и тот недопил, – поклялся он. – Завтра утром свежая голова нужна. Сделка будет.

– Какая? – правая бровь Василенко удивленно поползла вверх.

– Аптеки продаю, брателло! – хлопнул его по плечу Макс. – А ты покупаешь. За двадцать лямов, как договаривались.

– И даже документы в порядке? – недоверчиво хмыкнул Олег.

– Есть гендовереность, что тебе ещё надо? – хмыкнул Демидов, открывая портфель и вытаскивая из него папку с бумагами.

– Ну да, ну да… – бормотал Василенко, просматривая доверенность, Танькино заявление на выход из ООО и отчуждение доли, таблицы отчётности, бухгалтерские выписки и прочую лабудень. – Я смотрю, ты подготовился.

– А чё, как говорится, больше бумаги – чище жопа, – хохотнул Демидов. Настроение опять поднялось, он прямо-таки чуял запах денег. И Танькино заплаканное лицо окончательно отступило в тень, потому что сомнений больше не было.

А ведь когда Макс увидел её там, в камере для свиданий – бледную, лохматую, зарёванную – он на мгновение пожалел: её, да и о том, что сделал. Ведь строить планы в голове – это одно, а видеть, как они осуществляются – совсем другое. Он-то своё отсидел, и не переживал бы так, снова попав в кутузку. Там ведь только поначалу страшно, а потом привыкаешь. «Но, бля… Не для Танюхи всё это – менты, решетки, подстава… – подумал он тогда. – Слишком она… чистая, что ли. И всем хотела, как лучше: и пацану этому, да и мне, если разобраться. Из уважения не стала меня контролировать, типа доверие должно быть в семье – а я воровал. Но я ж не для себя… И потом, нельзя в наше время клювом щелкать, не я бы – так кто-то другой на ней нажился. Жизнь такая».

Но всё равно – червячок грыз и грыз. Макс сперва думал, что придется пободаться с Танькой, убеждать ее насчет продажи, к бою приготовился – а она просто взяла и подписала все документы, не усомнившись в нём ни на миг. Получается, хорошо о нём думала, верила – и от этого было ещё гаже. Может, она вообще единственная, кто думает о нём хорошо, и кому он вообще нужен? И, может, не было бы ничего, если бы понял это раньше… Потому что вот Алёне, если положить руку на сердце, в первую очередь нужны деньги – он слишком хорошо это знал. Но без неё – жизнь серая, бесцветная совсем, а он хотел, как в молодости: чтобы ярко, адреналинисто, на грани! Чтобы каждая ссора – как смерть, а примирение – как жизнь заново. Такие ощущения, говорят, не купишь – а он, Макс Демидов, сумел бы купить.

Так что отступать незачем. Да и поздно.

«Ну, потерпи, мать… – думал он там, в камере, когда прижимал жену к себе. – Тебя-то выпустят, обвинение рассыплется – к гадалке не ходи. А у меня другого шанса не будет». Но потом, когда вышел из отделения полиции с заветными документами в руках, внутри вновь возникло ощущение, которое преследовало его в последние, решающие дни: будто смотрят на него чьи-то глаза – внимательно, и с печальным укором. Он поёжился под этим молчаливым взглядом, и упрямо боднул головой, отгоняя вновь возникший в душе страх. И напомнил себе: я всё сделал правильно, всё по плану… а Таньке ведь ничего не будет в итоге, посидит и выйдет, не помрёт…

– Э-э, ты где? О чем задумался? – Василенко тряхнул его за руку, и Макс вынырнул из воспоминаний. – Почти порядок с документами. Недвижуха где? Не вижу её на балансе, а у вас, вроде, на Ленина и Кирова муниципальные площади выкуплены? И павильоны на Лесной и Победе построены с нуля…

Макс заёрзал на кожаном сиденье высокого стула. «Твою козлячью мать! Всё-таки допёр…», – уныло подумал он, уже зная, что придется снизить цену. Впрочем, мог бы и раньше понять, что с Василенко не получится проскочить на дурничка – у этой крысы каждая копейка свою цену имеет. Но бизнес – как покер, иногда стоит и блефануть.

– Нету ее на балансе, – невозмутимо ответил он. И приврал с уверенным видом: – я ж тебе говорил!

– Это ты кому-то другому говорил, – усмехнулся Василенко. – А мне – забыл, по ходу – специально.

– Не гони, у меня всё честно! – запротестовал Макс.

– Ага, и точно – как в аптеке, – Василенко издевался в открытую. – Хотя, у тебя ж не аптеки – прачечные! Там пятно, тут пятно…

– Сколько? – сдался Демидов.

– Ну, считай: павильоны по паре лямов. И муниципальные: я реестр смотрел – на Ленина за четыре с половиной было продано, сейчас, с инфляцией, шестёрку стоит. На Кирова – за три семьсот выкупали, сейчас пятёру за него можно просить. Итого тринашка. Так что без недвижухи семь лямов заплачу – не больше.