Тень Сохатого

Поляков по-прежнему сидел с непреклонно-упрямым лицом, и Боровский добавил, чуть повысив голос:

— В конце концов, я тебе приказываю.

Поляков тяжело вздохнул и остановил машину возле обочины. Повернулся к Боровскому и сказал:

— Генрих Игоревич, из машины не выходите. Если увидите что-то подозрительное, падайте на пол. И не бойтесь испачкать пиджак. По сторонам смотрите повнимательней. У вас есть ствол?

— Есть, но я его не ношу.

— Плохо. — Поляков вынул из кобуры короткоствольный револьвер и протянул его Боровскому. — Возьмите мой. Пользоваться умеете?

— Разумеется, — кивнул Боровский. Он взял револьвер и взвесил его на ладони. — Красивая игрушка.

— Это не игрушка. Это оружие, — строго возразил Поляков. — Будьте с ним поосторожней. Я скоро вернусь.

Поляков выбрался из машины, внимательно осмотрелся и лишь после этого двинулся к магазину стремительной походкой, продолжая бросать по сторонам быстрые взгляды.

В магазине Поляков не стал стоять в очереди. Протиснувшись к прилавку и осадив недовольных «очередников» кого смачным словом, а кого просто холодным, злым взглядом, он бросил на стойку мятую сотню и сказал:

— Пачку «Парламента».

— Вам какой — облегченный или обыч…

— Обычный, — быстро уточнил Поляков.

Затем быстро схватил протянутую пачку и, бросив на ходу: «Сдачи не надо», заспешил к выходу. Он был уже у двери, когда услышал треск разбившегося стекла.

Поляков бросился на улицу. Взору его открылась следующая картина. Возле «мерседеса», в котором сидел Боровский, стояла бежевая «девятка». Боковое стекло «мерседеса» было разбито. Возле разбитого стекла стоял мужчина в темных очках и надвинутой на лоб черной бейсболке. В руке у него был пистолет, направленный дулом в салон.

Мгновенно оценив ситуацию, Поляков крикнул: «Стой!» и побежал к машине. На ходу он сунул руку в кобуру, но пальцы его схватили пустоту. Тогда, не задумываясь, Поляков выхватил из-за пояса сотовый телефон и, перехватив его, словно это был пистолет, направил его в сторону незнакомца.

Увидев бегущего Полякова, незнакомец вскинул руку и выстрелил в него. Пистолет был с глушителем, поэтому Поляков услышал лишь легкий хлопок. Затем он повернулся и бросился к бежевой «девятке». Мотор «девятки» взревел.

К тому моменту, когда Поляков добежал до «мерседеса», вражеская машина уже набрала ход и, отчаянно завизжав тормозами, скрылась за углом.

Боровский сидел в машине с открытым ртом. Лицо его покрыла смертельная бледность, на высоком белом лбу блестели капли пота. Он смотрел на Полякова пустыми, черными глазами и молчал.

— Вы целы? — быстро спросил его Поляков. — Ну, говори же: цел или нет?

— Ка… кажется, цел, — промямлил Боровский.

Поляков снял блокировку и открыл дверцу машины. Затем тщательно осмотрел Боровского — с головы до ног. Крови нигде не было.

— Слава богу, — тихо сказал он. — Почему вы не стреляли? Где пистолет?

— Я… я не знаю… — виноватым и каким-то придавленным голосом ответил Боровский. — Кажется, я… уронил его.

Поляков смачно и грязно выругался. Затем нагнулся и, пошарив рукой, нашел револьвер.

— Шеф, нужно уезжать, — сказал он Боровскому. — Шума было немного, но кто-то мог вызвать милицию.

— Да-да… Шум нам ни к чему, — подтвердил Боровский. Он уже справился с шоком, и теперь бледность на его щеках сменилась румянцем стыда.

Поляков сел за руль. Через несколько секунд они уже отъезжали от магазина, у крыльца которого успели собраться пять-шесть зевак.

— Вы разглядели его лицо? — спросил Поляков.

Боровский покачал головой:

— Нет. Я как-то… невнимательно… Я задумался, а тут — эти. Я даже не успел ничего сообразить.

— Понятно. Я тоже не разглядел.

— Он был в очках, — сказал Боровский. — И в кепке.

— И это видел. Кстати, ваши сигареты. — Поляков протянул боссу пачку «Парламента». — Закурите. Вам станет легче.

— Спасибо.

Боровский закурил. Затянулся пару раз, затем повернулся к Полякову и виновато произнес:

— Ты был прав. Извини, что я тебя не послушал.

— Бывает, — отозвался Поляков, внимательно глядя на дорогу.

— Что было потом? — спросил Турецкий. — Вы выяснили, кто стрелял в Боровского?

Поляков мрачно покачал головой:

— Мы проверяли по всем каналам, но все было бесполезно. У Генриха Игоревича тоже не было никаких версий. Он говорил, что у бизнесменов много врагов, никогда не знаешь, кто из них решится ударить тебя в спину. К тому же эти ребята действовали профессионально и не оставили улик.

— Почему вы не обратились в милицию?

— А зачем? — усмехнулся Поляков. — Вы думаете, милиция круче нас? Чушь. Мы работаем за совесть и за страх, а менты — чтобы галочку в журнале поставить. Но я вам не все рассказал. Я… Черт, без тренировок совсем разваливаюсь! — внезапно пожаловался Поляков и повертел головой, чтобы размять затекшую шею.

Затем он продолжил:

— Спустя недели две мы с Боровским ездили в головной офис «Дальнефти» на переговоры. Генрих Игоревич тогда повсюду таскал меня с собой, никому другому не доверял. Это бывает после шока. Так вот, в холле офиса в креслах сидели несколько парней из службы безопасности «Дальнефти». И один из них… я случайно перехватил его взгляд… очень неприятно на меня посмотрел.

Поляков наморщил лоб, словно пытался подобрать нужные слова, а они от него ускользали.

— Я не знаю, как вам объяснить, — продолжил он, — это на уровне интуиции. Ну, в общем, он посмотрел на меня так, словно мое лицо было лицом человека, которого он должен убрать. Только плюс к этому — усмешка. Этакая — с чувством превосходства. Как будто я был лохом, а он — кидалой.

— И вы решили, что это тот самый незнакомец в темных очках?

Поляков кивнул:

— Да. И не только из-за усмешки. Когда киллер убегал, я заметил у него в ухе маленькую серьгу. Я бы, может, и не вспомнил, но в ухе у этого парня была такая же. Маленькая, как шляпка гвоздика.

— Недопустимая оплошность, — заметил Турецкий.

— Вы правы. Но просчеты бывают даже у профессионалов. Вот и с этим парнем так же. Люди привыкают к побрякушкам у себя на теле и перестают обращать на них внимание. Ошибку допустил тот, кто забыл ему про это напомнить. Тот, кто разрешил таскать ему в ухе эту дрянь.

— Вы сказали о своих подозрениях Боровскому?

— Разумеется. В тот же день.

— И что Боровский?

— Да ничего. Он меня внимательно выслушал, потом кивнул и сказал: «Никому не говори, я все проверю сам».