Тень Сохатого

— Если вам не сложно.

Старик покачал головой:

— Ничуть не сложно. Подождите здесь, я съезжу за альбомом.

Прошло не меньше пяти минут, пока Риневич вернулся и развернул перед Турецким увесистый старый фотоальбом. Он перелистнул морщинистым пальцем несколько страниц и остановился.

— Ну вот, смотрите. Это все, что есть.

Перед Турецким лежал фотоснимок, запечатлевший большую группу молодых бойцов — человек двадцать, — расположившихся в три ряда. Александр Борисович легко отыскал среди них Олега Риневича и Генриха Боровского. Оба они мало изменились за прошедшие двадцать с лишним лет.

— Это единственный армейский снимок?

— Нет, есть еще один. — Старик вновь перелистнул страницу. — Вот. Здесь они оба — Олег и Генрих. И еще один их друг.

На черно-белом снимке друзья стояли в обнимку. Риневич широко улыбался, а Боровский, напротив, был серьезен и сосредоточен. Риневич стоял по левую руку от Боровского, а по правую — совсем еще молодой паренек с грустными глазами и смазливым лицом. И лицо это показалось Турецкому знакомым.

— Александр Олегович, а кто этот третий друг?

Старик наморщил лоб:

— Да я уж и не помню… Олег называл его фамилию, но это было давно… Погодите-ка… — Он вздохнул и покачал головой: — Нет, не вспомню. Ничего уже не помню.

— Две фотографии за два года службы. Не густо, — заметил Александр Борисович.

Старик Риневич развел руками:

— Увы. Больше нет и никогда не было.

— Александр Олегович, вы разрешите мне забрать эти фотографии? С возвратом, конечно.

— Да ради бога. Забирайте хоть насовсем. Я ведь в этот фотоальбом годами не заглядываю.

— Спасибо. — Турецкий взял снимки и убрал их в сумку. — Обязательно верну, — пообещал он старику. — Кстати, может, вы знаете фамилии тех, кто изображен на групповом снимке? Ну, может, Олег произносил?

Старик покачал головой:

— Нет, он никого из них не называл. Я вообще больше ничего не помню. Все, что мог, я вам уже рассказал, так что… — Он вновь развел руками. — Вы лучше чай допивайте, пока совсем не остыл.

Турецкий посидел у Риневича еще минут пятнадцать, но старик так ничего больше и не вспомнил. Поняв, что высидеть ничего больше не удастся, Турецкий засобирался. Перед уходом, уже в прихожей, он вспомнил про пистолет и поинтересовался:

— Кстати, Александр Олегович, а разрешение на ствол у вас имеется?

— Разрешение? На какой ствол?

— На тот, которым вы в меня целились.

— Господь с вами, Александр Борисович. Сроду я в вас не целился. А разрешение имеется. А как же иначе.

— Можно мне на него взглянуть?

— На разрешение-то? Э-э… — Глаза старика забегали. — Да я уж и не помню, куда его запихал. Склероз ведь, сами понимаете.

— И все-таки придется поискать, — настойчиво сказал Турецкий. — А лучше отдайте его мне. Пока не случилось беды.

Он протянул руку. Старик некоторое время молчал, грозно двигая седыми бровями, потом вздохнул, вынул из-под себя маленький пистолет и положил его на протянутую ладонь Турецкого.

— Теперь мне и защититься нечем, — проворчал он.

— Просто не открывайте дверь незнакомцам, — сказал Турецкий. — По крайней мере, до тех пор, пока они не покажут вам документ. Цепочка у вас на двери крепкая, живете вы скромно, так что бояться вам нечего. — Он осмотрел пистолет. — Ого! Вальтер. Где вы его приобрели?

Старик вздохнул:

— На рынке, в прошлом году. Сейчас у черномазых что угодно купить можно.

— Узнаете того, кто вам его продал?

— Черномазого-то? — Риневич криво ухмыльнулся, обнажив желтые стариковские зубы. — Да вы что? Они же все на одно лицо.

— Ясно. В таком случае — до свидания. Если вспомните что-то важное — звоните. Моя визитка у вас на столе.

И Турецкий покинул квартиру старика, сопровождаемый его сердитыми, гневными взглядами.

Мишаня Камельков, молодой следователь Генпрокуратуры, выслушал Александра Борисовича без особого энтузиазма. В последние дни он был завален работой, о чем и сообщил Турецкому, надеясь на снисхождение. Но снисхождения он не получил.

— А кто не завален? — цинично ответил ему Александр Борисович. — У всех у нас работы выше крыши. Но, как говорят бизнесмены, нужно правильно расставлять приоритеты.

— Акценты, — поправил грамотный Камельков. — Расставляют акценты, а приоритеты — определяют.

— Тем более, — кивнул неумолимый Турецкий. — Когда узнаешь фамилии мужчин, изображенных на фотографии, выясни, кто из них проживает в Москве. Ну и, само собой, наскреби мне адреса. И желательно — телефончики.

Камельков вздохнул:

— Александр Борисович, вы ставите нереальные задачи. Да на это полгода уйдет.

— Два… Максимум — три дня, — отрезал Турецкий. — У тебя есть номер и адрес воинской части. Ты просмотрел материалы дела Риневича. Этого хватит. Все, свободен. Как только разузнаешь — немедленно звони.

Как только опечаленный Камельков покинул кабинет, Турецкий достал из кармана мобильник — городскому телефону он в случаях, когда требовалась сугубая конфиденциальность, не доверял. Номер директора ЧОПа «Глория» Дениса Грязнова, племянника своего друга Вячеслава Ивановича, Турецкий набрал по памяти.

— Слушаю, — немедленно откликнулся Денис.

— Денис, привет. Это Турецкий.

— А, здравствуй, дядь Саня. Давненько не слышал твоего голоса.

— Думаю, что на это тебе грех жаловаться, — усмехнулся Турецкий. — Как правило, мой голос обещает тебе только проблемы.

— Но иногда это сопровождается вознаграждением, — заметил Денис. — Что на этот раз?

— Проблемы.

— И только?

— Да. Слушай, Деня, мне нужна техническая поддержка.

Денис на секунду замешкался, затем ответил:

— Понял. Какого рода?

— Камерного, — сказал Турецкий. — Вещь должна быть маленькая и незаметная. И притом чувствительная.

— Устроим, дядь Сань. Когда она вам понадобится?

— Вчера.

— Ясно. Через час я вам перезвоню и скажу, где мы можем встретиться. Я сейчас в Подмосковье. Это все?

— Да, — ответил Турецкий. Подумал и добавил: — По крайней мере, пока. А дальше будет видно.

Глава двенадцатая Активизация