Тени кафе «Домино»
Шрифт:
– Конечно, у Вас парижский акцент.
– Ну и что вам надо?
– Господин репортер так красочно описал нас, что мы решили, что ему просто необходимо испытать все на своей шкуре.
Леонидов прикинул. Двое стояли рядом, значит, шанс был.
– Вы снимаете пальто, костюм, туфли и в одном белье возвращаетесь в Вашу помойку «Домино».
– Я могу оставить себе папиросы?
– Сделайте одолжение.
Леонидов опустил правую руку в карман, сжал кастет.
Сделал вид, что расстегивает пальто, шагнул.
Крайнего он ударил левой рукой по маузеру.
Тот
Правым кулаком он достал второго.
Тот рухнул как подкошенный.
Бандит пытался поднять маузер, но Леонидов ударил его ногой в лицо.
Тот отлетел.
Олег понял оружие.
«Француз» бежал в темному двора.
Леонидов вскинул маузер.
– Получи, твою мать.
И выпустил всю обойму ему в спину.
Блюмкин услышал выстрелы.
– Ребята, так Олега кончают!
Он выдернул браунинг и бросился к дверям.
За ним рванули все: Мариенгоф, Сергей Есенин, актеры.
Блюмкин выскочил на улицу и выстрелил в воздух.
– Все стоять! ЧК!
– Я и так стою, Яша, – ответил Олег.
Он склонился над телом человека в железнодорожной шинели.
– Живой? – хищно спросил Блюмкин.
– Живой, а второй ушел в проходные. Толя, поднимись наверх, спроси, нет ли врага.
Через полчаса появился Тыльнер с оперативниками.
Подом подъехал автомобиль с чекистами.
– Но ты его и уделал, Олег, – покачал головой Мартынов, – сейчас в больницу повезем.
В коридор вышел профессор. Его ждали Манцев, Мартынов, Тыльнер, Блюмкин и Леонидов.
– Кто его так? – спросил профессор.
– Я, – ответил Леонидов.
– Ну и ручка у Вас. Сломана челюсть, разорвана щека. Наложили шину.
– Его можно допросить?
– Пока нет, он только мычит.
– Мартынов, поставь двух ребят для охраны, – приказал Манцев.
Он открыл дверь палаты, увидел человека с головой-коконом.
– Серьезно Вы его, Олег Алексеевич.
– Не люблю, когда меня раздевают.
– Да кто ж это любит, – засмеялся Мартынов, – ты, Олег, и стреляешь неплохо – второго-то подранил, наши следы крови нашли, сейчас мои трясут всех часто практикующих врачей и больницы.
– Они хотели рассчитаться с Вами за статью, это к гадалке не ходи, – вмешался Тыльнер. – А Вы напишите о сегодняшнем инциденте.
– А что, – обрадовался Леонидов, – и напишу, более того, приглашу следующих разобраться со мной.
– А вот этого, Олег Алексеевич, не надо. Пошли на улицу, а то здесь курить нельзя.
Двор больницы был освещен тремя дуговыми фонарями, так что было вполне светло.
Все закурили.
– Вот что, Олег Алексеевич, гусей дразнить не надо. Вы же не гвардейский поручик, чтобы вызывать их на дуэль.
Вы нам помогли необычайно. К сожалению, ни я, ни Уголовный розыск не может приставить к Вам охрану. Поэтому Вам придется носить оружие.– Василий Николаевич, – замахал руками Леонидов.
– Все, – твердо сказал Манцев, – без дискуссий, время военное. Выдай ему оружие, Яков.
– Держи, друг, – Мартынов протянул Леонидову небольшую кобуру. – Бельгийский Браунинг N9 и к нему две запасных обоймы.
– А разрешение?
– Завтра у тебя будет. Не думал я, что ты такой формалист.
– Вот завтра я и возьму ствол, – твердо ответил Леонидов.
Тело женщины в тусклом свете рождающегося утра было особенно прекрасным.
Лена сидела к нему спиной и расчесывала свои роскошные волосы.
– Господи, Олег, ты бы хоть зеркало человеческое завел, твое больше напоминает огрызок.
– Непременно, милая, к следующему разу заведу.
– А следующего раза здесь не будет, Олеженька.
– Не понял?
– У меня такое впечатление, что мы любим втроем.
– Что ты несешь?
– Весьма элегантное определение. Твоя поганая кошка всю ночь скреблась и выла.
– Лена, она привыкла спать в комнате…
– Не говори чушь. Короче, или я, или это противное животное. Или сними номер в «Метрополе» – Яша Блюмкин тебе поможет.
– Уже Яша?
– Да, он прелестный человек, кстати, Яша рассказал мне, что организовали Госкино 19 декабря, и тебе предлагают там весьма солидную должность. Машину, квартиру, положение в обществе, а ты отказался. Сошел с ума? Держать в руках весь кинематограф…
– Да, предлагали, – перебил ее Олег, – но пойми, я не чиновник, я журналист.
– Отказаться от большого оклада, пайка, машины и до старости бегать по городу, разыскивая сплетни? Ты уже не мальчик, Олег?
Леонидов взял с тумбочки пачку папирос. Закурил.
– Опять эта солдатская привычка курить натощак, – со злобными интонациями сказала Лена.
За дверью заскреблась, заплакала Нюша.
– Опять эта гадость. Выкинь ее на улицу, – внезапно голос ее сорвался на крик.
– Спокойнее, Лена, спокойнее. Побереги эмоции для сцены. И запомни – Нюша будет жить здесь, никаким начальником я быть не хочу.
– А что же ты хочешь? – голос актрис прозвучал весьма иронично.
– Я журналист, я живу в удивительно интересное время. Оно стремительно и прекрасно…
– Чем же? – закричала Лена.
– Людьми, характерами, событиями, я хочу написать новую книгу.
– О том, как на углу Камергерского дрался с жуликами. «Повести Белкина» были, теперь очередь «Повестей Леонидова».
– Не надо меня сравнивать с Пушкиным. Я сам по себе, и повести мои будут не о Сильвио, а о других.
– О твоих дружках – пьяницах и скандалистах.
Лена начала одеваться.
Торопливо и злобно.
– Выпьешь кофе?
– Нет уж, премного Вам благодарна. Застегни пуговицы сзади.